– А что с Реусом?
– Пока жив.
Свет от лампы Секутора упал на груду гниющего мусора. В темноте послышался писк крыс, спешивших убраться с дороги.
– Ты знаешь все подходящие закоулки, Секутор?
– Ну да. За это вы мне и платите, инквизитор.
Его грязный черный сапог неосторожно ступил в вонючее месиво и вырвался оттуда с чавкающим звуком. Глокта осмотрительно прохромал кругом, свободной рукой поднимая повыше полы своего пальто.
– Я вырос неподалеку, – продолжал практик. – Здесь люди не задают вопросов.
– Задаем только мы.
«У нас всегда есть вопросы».
– Точно. – Секутор приглушенно хихикнул. – Мы же инквизиция!
В свете его лампы показались помятые железные ворота и высокая стена, утыканная по верху ржавыми остриями.
– Вот это место.
«Да, судя по виду, место вполне подходящее».
Воротами, очевидно, пользовались нечасто: бурые петли протестующе завизжали, когда практик отпер замок и распахнул тугую створку. Глокта осторожно переступил через лужу, собравшуюся в яме перед воротами, и выругался: его пола все же попала в грязную воду.
Петли завизжали снова, когда Секутор, наморщив лоб от усилия, подпихнул тяжелую створку на место. Затем он поднял колпак с лампы, осветив широкий внутренний двор, заросший сорняками, засыпанный мусором и дровами.
– Ну вот мы и пришли, – объявил Секутор.
Когда-то, похоже, здание было по-своему величественным.
«Сколько стоили все эти окна? И все эти скульптурные работы? На посетителей наверняка производило впечатление богатство хозяина дома, если не его вкус».
Но так было в прошлом. Теперь окна заколочены прогнившими досками, скульптурные завитушки задушены мхом и покрыты слоем птичьего помета. Зеленый мрамор, тонким слоем облицовывавший колонны, потрескался и местами отвалился, открывая выщербленную штукатурку. Все осыпалось, рушилось и разлагалось. Отколовшиеся детали фасада лежали на земле, отбрасывая длинные тени на высокие стены двора. Половина головы разбитого херувима печально взирала снизу на хромавшего мимо Глокту. Он ожидал увидеть грязный пакгауз или сырой подвал возле самой воды, но никак не это.
– Что это за место? – спросил он, разглядывая полуживой дворец.
– Его построил один купец много лет назад. – Секутор поддел ногой обломок скульптуры, и тот со стуком откатился в темноту. – Богатый человек, очень богатый. Захотел поселиться поближе к своим складам и пристаням, чтобы присматривать за делами. – Практик начал подниматься по замшелым ступеням к огромной и облезлой парадной двери. – Ему казалось, что идея приживется, но как это могло случиться? Кто бы захотел жить в таком месте без особой надобности? Ну а потом купец потерял все свои деньги, как обычно и бывает с купцами. Кредиторам пришлось немало повозиться, чтобы найти покупателя.
Глокта посмотрел на чашу сломанного фонтана, до середины заполненную стоячей водой.
– Ничего удивительного.
Лампа Секутора едва освещала зияющее пространство холла. Две огромные и крутые изогнутые лестницы вырисовывались в полумраке напротив них. На уровне второго этажа вдоль стен проходил широкий балкон, но большая его часть обрушилась, проломив гнилые доски пола внизу, так что одна из лестниц обрывалась прямо в воздух. Сырой пол был завален кусками штукатурки, упавшими с крыши плитами сланца и старыми балками. Их покрывали серые брызги птичьего помета. Ночное небо заглядывало внутрь сквозь зияющие отверстия в крыше. До Глокты доносилось тихое воркование голубей среди темных стропил и размеренные звуки капающей воды.
«Какое место! – Глокта сдержал улыбку. – Оно в некотором роде напоминает меня самого. Мы оба когда-то были великолепны, и у нас обоих лучшие дни далеко позади».
– Здесь достаточно просторно, как вы думаете? – спросил Секутор, пробираясь среди мусора к зияющему дверному проему под сломанной лестницей. Лампа практика отбрасывала на ходу причудливые косые тени.
– Да, пожалуй. Если у нас не окажется больше тысячи узников одновременно.
Глокта ковылял вслед за Секутором. Он тяжело опирался на трость, озабоченный тем, куда поставить ногу на осклизлом полу.
«Сейчас я поскользнусь и хлопнусь на задницу прямо посреди птичьего дерьма. Вот будет здорово!»
Арка вела в полуразрушенный коридор, где гнилая штукатурка отваливалась большими кусками, обнажая влажные кирпичи. По обе стороны один за другим открывались сумрачные дверные проемы.
«В таких местах чувствительные люди начинают нервничать. Им мерещатся неприятные вещи в этих комнатах, сразу за границей света от лампы. Им приходит в голову, что там, в темноте, творятся мрачные дела. – Глокта посмотрел на Секутора, который беспечно шагал впереди, еле слышно насвистывая что-то под маской, и нахмурился. – Но у нас нервы крепкие. Возможно, мы и есть те самые неприятные вещи. Возможно, мы и творим эти мрачные дела».