Некогда пышные седые волосы прилипли к узкому черепу, с одной стороны темнела бурая корка запекшейся крови. Голубые глаза под воспаленными веками утратили повелительный блеск, впали в почерневшие глазницы. Одежду у него отобрали. Жилистое старческое тело было перемазано тюремной копотью. Больше всего он походил на безумного попрошайку.
«Неужто совсем недавно это был один из самых могущественных людей Земного круга? Никогда бы не подумал. Какой примерный урок для нас всех! Чем выше взлетишь, тем больнее падать».
– Глокта! – прохрипел Сульт и беспомощно забился в цепях, приковывавших его к стулу. – Подлый изменник! Увечный выродок!
Глокта воздел руку в белой перчатке. Под резким светом лампы багрово сверкнул камень в перстне.
– Полагаю, «ваше преосвященство» больше соответствует моему положению.
– Ты? Архилектор? – расхохотался Сульт. – Жалкий, убогий калека? Ты мне отвратителен.
– Не говорите так. – Глокта, поморщившись, уселся на свободный стул. – Отвращение – привилегия невиновных.
Сульт уставился на Пайка, который замер у стола. Длинная тень упала на блестящий ларец с инструментами.
– А это еще кто?
– Наш старый знакомец. Недавно вернулся с Севера и ищет, чем себя занять.
– Поздравляю, ты взял себе в помощники невероятного урода. А я-то думал, что уродливее тебя не бывает.
– Фу, как грубо. Впрочем, мы не обидчивые. Будем считать, что мы равны в своем уродстве.
«Как и в жестокости».
– Когда состоится мой суд?
– Суд? А зачем? Ты числишься погибшим, и я не собираюсь исправлять это ошибочное мнение.
– У меня есть право обратиться к открытому совету, – завопил Сульт, гремя цепями. – Я требую… Проклятье! Я требую слушаний!
Глокта фыркнул.
– Отбросим требования, но взгляни вокруг. Некому вас слушать, даже мне некогда. У нас слишком много дел. Заседания открытого совета прекращены на неопредленное время. В закрытом совете все поменялось. О тебе забыли. Теперь всем распоряжаюсь я. Вы и мечтать о таком не могли.
– Ты – шавка на поводке у Байяза!
– Совершенно верно. И возможно, со временем я смогу ослабить его поводок, как сумел ослабить твой. Не сильно, но достаточно, чтобы дела шли по-моему.
– И не надейся! Тебе никогда от него не избавиться.
– Посмотрим. – Глокта пожал плечами. – Место главного раба – не самая страшная участь. Есть и пострашнее. Я сам видел.
«И пережил».
– Глупец! Мы могли получить свободу!
– Нет, не могли. Между прочим, свобода – весьма переоцененное понятие. У каждого есть обязанности и обязательства, каждый перед кем-то в ответе. По-настоящему свободны только никчемные людишки. Отребье. И мертвые.
– К чему теперь все это? – Сульт покосился на стол. – Зачем? Задавай свои вопросы.
– О, мы не ради этого сюда пришли. Не в этот раз. Не ради ответов, не ради правды, не ради признаний. Все ответы мне уже известны.
«Тогда зачем я делаю это? Зачем?»
Глокта медленно подался вперед.
– Мы здесь ради удовольствия.
Сульт пристально посмотрел на него и зашелся безумным хохотом.
– Удовольствия? Зубов ты себе все равно не вернешь! И ногу не вернешь! И прежнюю жизнь не вернешь!
– Конечно, нет. Но я могу забрать их у тебя.
Глокта напряженно, медленно, мучительно повернулся и оскалился в беззубой улыбке.
– Практик Пайк, будь добр, покажи нашему пленнику инструменты.
Пайк мрачно взглянул на Глокту. Потом мрачно взглянул на Сульта. На долгое мгновение замер без движения.
Затем сделал шаг вперед и поднял крышку ларца.
Начало
Знает ли дьявол о том, что он – дьявол?
Склоны долины старым шрамом прорезала черная дорога, что спускалась к мосту, шла через реку и вела к воротам Карлеона. Среди белоснежного покрова там и сям торчали острые черные стебли осоки, черные пучки травы, черные валуны. Снег присыпал черные ветви деревьев. Город казался скоплением белых крыш и черных стен, вдавленных в развилину черной реки под тяжелым серым небом.
Логен задумался. Не так ли видит мир Ферро Малджин? Черное и белое – а больше никаких цветов. Интересно, где она сейчас? Как она? Вспоминает ли Логена?
Нет, наверное.
– Вернулись.
– Ага, – сказал Трясучка. – Вернулись.
Всю долгую дорогу от Уфриса он молчал. Да, они не раз спасали друг другу жизнь, но беседа – это другое дело. Похоже, Логена Трясучка все еще недолюбливал. И это вряд ли изменится.
Ехали в молчании, длинной цепью вытянувшись по берегу черного полузамерзшего ручья. Дыхание людей и коней вырывалось облачками пара. Упряжь резко позвякивала на морозе. Копыта гулко постукивали по бревнам моста. Всадники подъехали к воротам, где Логен когда-то говорил с Бетодом. Отсюда, с крепостной стены, Логен его и сбросил. Круг, в котором он убил Ужасающего, наверняка давно зарос травой, а потом его скрыл выпавший снег. Так и с людскими поступками – их сначала скрывают, а после придают забвению.