Лишь последним усилием воли я сдерживала в себе рыдания, ощущая ядовитую боль и горечь от потери, которую едва ли можно было передать словами.
— Думала, волк сможет защитить тебя от меня? — наконец криво усмехнулся он, снова говоря с тем высокомерием и наглостью, которые могут быть лишь у того, кто знает наверняка, что его не победить, и глядя чуть прищурившись, отчего казалось, что в свете солнца его глаза стали цвета расплавленного золота.
— Хотела его спасти.
Зрачок монстра вдруг сузился, а затем полыхнул, словно что-то взорвалось внутри него, когда он проговорил своим хриплым рычащим голосом:
— Он такой же зверь, как и я…
— Он — зверь, а не монстр, как ты!
Я ходила по лезвию смерти, но не могла сдержать ни своей ненависти к нему, ни своей боли, что с каждой секундой росла и заполняла своей тьмой все внутри меня.
Он клацнул зубами, приблизившись резко и порывисто, когда я заметила, как трепещут и раздуваются его ноздри, словно он уловил аромат, который пришелся ему по вкусу, стиснув зубы и буквально врастая в землю, чтобы не сделать ни одного постыдного шага назад, даже если едва могла дышать от омерзения, пока монстр находился так пугающе непозволительно близко, что запах крови и его тела окутывал меня жаром.
— Что это? — прорычал он, прищуриваясь сильнее и явно чего-то не понимая напоследок, почти склоняясь к моей шее и шумно втягивая воздух. — Что ты чувствуешь по отношению к волку?
Я быстро заморгала, пытаясь понять, что он хочет услышать от меня, а главное, для чего, не сразу сообразив, как можно было описать то, что я ощущала внутри себя.
— Ты боишься его, но хочешь, чтобы зверь жил!
— Сострадание! Это чувство называется сострадание! — шикнула я, надеясь, что он услышит, как я проклинала и ненавидела его в каждой букве, и лишь теперь понимая, что он впервые почувствовал то, что не смог объяснить сам себе, даже если была в шоке от одной мыли, что он способен учуять мои эмоции.
Не удержавшись, я хмыкнула на его манер, вкладывая в эти слова всю свою язвительность и презрение:
— Чувство, неведомое и непонятное для того, кто умеет только причинять боль и убивать!
Он зарычал.
Низко, пугающе.
Как могут рычать только звери, заставляя меня тяжело сглотнуть рвущийся наружу крик и прикрыть глаза, лишь бы только не видеть, как близко оказалось его лицо к моему, и эти жуткие глаза всматривались в мои цепко и хищно, словно он пытался протиснуться в мой зрачок, чтобы разворошить внутри все то, что еще было живым и трепещущим, превращая душу в кровавые лоскуты из пульсирующей боли.
Но только не отступать назад.
Не делать ни единого шага, выдавая свой страх и мерзкую беспомощность, потому что гордость — это все, что осталось у меня.
— И что же это по-твоему? — проговорил он хоть и приглушенно и даже как-то вкрадчиво, но все так же хрипло и странно, будто на самом деле каждое слово давалось ему с трудом, причиняя даже боль, — Сострадание?
— Это значит понимать чужую боль! Это значит сохранить чью-то жизнь, вопреки собственной ярости и желанию убить и растерзать!!! Это значит быть ЧЕЛОВЕКОМ! — закричала я, уже не в силах удержать слез, потому что знала, что это все было чуждо тому, кого называли Зверем и никак иначе. Кто не был человеком, а потому не смог меня понять, когда у моей семьи мог бы быть хоть один маленький шанс на спасение!
Монстр медленно моргнул, не отводя своих глаз от моих и теперь рассматривая слезы, которые потекли по моим холодным бескровным щекам, словно никогда не видел и их.
Молча и осторожно он протянул руку, касаясь моего лица окровавленными пальцами, подушечки которых были шершавыми и опаляли жаром, чтобы собрать капли соленой влаги моего тела, глядя сосредоточенно на то, как слеза из прозрачной и чистой стала розовой, когда впитала в себя боль погибших и растерзанных без вины людей.
Ни за что на свете я бы не хотела знать, о чем думает этот монстр, но глядя на его лицо сейчас даже через пелену молчаливых слез, мне казалось, что он был слегка озадачен. Если не сказать, что ошеломлен.
— Я не человек, — проговорил он спустя какое-то время на выдохе, опуская взгляд вниз на мое тело и израненные пальцы, с которых продолжала струиться кровь, впитываясь в тяжелое верхнее платье. — И я не знаю, что чувствую к тебе, но я не хочу тебя убивать…
Не знаю, почему я отвела глаза, в первую секунду задержав от шока дыхание и растерянно заморгав.
Я была готова бороться до последнего, но и была готова умереть, отчетливо понимая, что моя сила ничтожна мала в сравнении с его, ибо что может сделать девушка, не владеющая даже мечом, против того, кто разбивал руками камни?