–Это здорово и все такое, но все еще остается вопрос о том, что Чейз мертв, не так ли? Итак, чтобы отвести подозрения и полицию от наших хвостов, давайте позволим Роману оставаться в иллюзии, что ты отказалась от участия в выборах только потому, что он согласился на наш срок. - Он бросает взгляд на Аарава. –Ты ведь не скажешь своему боссу, верно?
Аарав пожимает плечами.
–Я уверен, что он согласился бы взять на себя ответственность за смерть Чейза независимо от того, что решила мисс Адлер.
Я качаю головой. Черт, это уже слишком; мой мозг не справляется с этим дерьмом.
–Я не понимаю, - говорю я. –Роман просто так согласился на это? Зачем ему это делать? Разве это не дисквалифицировало бы его или, я не знаю, привело бы к его аресту?
Эдди бросает на меня усталый взгляд.
–Нет, Дорран, это не помогло бы –. И это потому, что нынешний шериф - человек Романа. Роман лично помог ему получить повышение и неоднократно оказывал финансовую помощь. Позволить Роману взять на себя вину за смерть Чейза работает в нашу пользу, потому что он практически неприкасаем, так что не будет ни дела, ни какого-либо расследования, и инцидент войдет в историю как случайная перестрелка, которую невозможно отследить. Пресса, люди, элита – никто не будет подвергать сомнению Романа. А закон? - Он усмехается. –У него слишком глубоко завязаны нити, чтобы кто-либо из нас мог даже попытаться это понять.
–И все же он проиграл Чейзу на предыдущих выборах – указывает Варша.
–Чейз умел нравиться людям. Граждане, проголосовавшие за него, были ошеломлены его обаянием. Роман, однако, скотина. Он действует с помощью власти, статуса и богатства. Жители Риверсайда слишком громкие, и их голоса всегда привлекали внимание. Но теперь, когда Чейз исключен из уравнения, у них не будет другого выбора, кроме как принять Романа в качестве сенатора.
–И как эта предполагаемая перестрелка будет помечена как нераскрытая? - Сигнетт спрашивает. –Здесь есть камеры как внутри, так и снаружи этого объекта. А охранники? Разве они не расскажут другую историю?
–Мы убили тех, кто стоял у ворот и в садах, когда мы добрались сюда, - говорит ей Соло. –Те, кто был с тобой, были верны Маверику и согласились ничего не говорить. Они не будут представлять для нас угрозы.
–Убитые нами охранники будут использованы в качестве жертв, - говорит Аарав. –Моя команда в настоящее время находится снаружи, подготавливая их тела. Камеры о которых ты говоришь , будут взломаны, чтобы показать нужнуюнам картинку, и, хотя шерифу не нужны какие-либо из этих доказательств, мы установим сцену вот таким образом, что это правдоподобно.
Сигнетт смотрит на Чейза, а затем на Аарава.
–Однако его не застрелили насмерть. Я ударила его ножом.
Аарав ухмыляется.
–Я просто скажу, что я чувствовал себя довольно...творчески в отношении своих методов.
–Если шериф действительно парень Романа, зачем вообще притворяться? - Я спрашиваю.
–Потому что патриотизм и праведность - это вещи, которые имеют тенденцию появляться в сердцах этих законопослушных ублюдков в неподходящие моменты, - утверждает Эдди. –Так что хорошо быть готовым.
Тишина охватывает всех нас, когда наваливается тяжесть всего происходящего. И в моем состоянии тихого созерцания я замечаю нескольких человек, входящих в поместье.
Сделка была заключена, и дела идут. Все кончено; все это, блядь, кончено. Просто так, это сделано. Но все уже не так, как прежде, потому что его больше нет, а жизнь все еще движется вперед. Будущее уже было написано, но его – его отняли у него в тот момент, когда он решил выступить передо мной; принять на себя основную тяжесть атаки, которая предназначалась мне.
Боже, я хочу закрыть глаза и уснуть. На неделю, месяц, год – я просто хочу, блядь, отключиться. Потому что бодрствование будет напоминать мне о том, что я потерял сегодня, и это шрам, который навсегда останется инфицированным, даже когда он состарится. Возможно, однажды я превращусь в ничто, но эта рана – она не покинет меня даже в гребаной загробной жизни.
Я бросаю взгляд в сторону Джейса и вижу, что Варша и Алекс теперь отошли от него. Несколько членов команды Эдди заворачивают его в мешок для трупов, и когда Алекс снова срывается, я проглатываю болезненный комок в горле и заставляю себя посмотреть в лицо Джейса прямо перед тем, как на нем застегнут мешок.
–Прости,- произношу я одними губами, как раз в тот момент, когда слеза скатывается с моих губ. –Я люблю тебя, Джейс, и мне так чертовски жаль.
69.
Я не могу выбросить из головы образы – Райли, пытающегося навязаться мне, безжизненное тело Мейва, истекающее кровью передо мной, и страх на лице Джейса, когда он обратился ко мне с такой просьбой перед смертью. Это постоянная череда кошмаров, несмотря на то, что я полностью бодрствую. Это выводит меня из строя, сжимает грудь до такой степени, что я не могу использовать свои легкие для вдоха воздуха. И когда я закрываю глаза, точно такие же образы оживают. Внезапно я чувствую запах дыхания Райли, когда он пытается прижаться ко мне. Я чувствую, как ледяные руки Мейва хватают мои, когда он смотрит на меня с болью на посеревшем лице, его горло пробито пулевым ранением. И я чувствую вес последних слов Джейса, и как много они значат, как для него, так и для Доррана.
Кстати, о Дорране...
Он стоит снаружи под дождем с тех пор, как Эдди высадил нас в «Finesse» несколько минут назад. Я попросила его подняться к нему в лофт, но он отказался. Я хотела настоять, но также не хотела беспокоить его, поэтому оставила его в покое. Я точно знаю, через что он сейчас проходит, и даже несмотря на то, что оставить его одного было для меня невыносимо, я должна была это сделать. Я думаю, это потому, что мне тоже нужно было немного времени для себя – подумать, забыть и заставить себя двигаться вперед. И вот, когда я вошла в лофт, я почти привалилась к стене гостиной – колени прижаты к груди, а руки обхватили ноги.
Я вздыхаю и бросаю взгляд на кусок плитки в крайнем левом углу комнаты. Она бежевая, нетронутая и неповрежденная, и я ей чертовски завидую. Мысль об этом заставляет меня немного рассмеяться, и я понимаю, что плачу.
–Черт, - выдыхаю я, затем запускаю пальцы в свои влажные от пота волосы и откидываю их назад.
Мои мысли возвращаются к Доррану. Он на улице под чертовым дождем – в полном, блядь, одиночестве. И мне нужно быть там с ним, а не забиваться в угол.