Странно, что всё так обернулось.
Дорогами мы ходили всегда разными. Закупались в разных магазинах и вращались в абсолютном противоположных друг другу кругах.
Мы не были похожи ни на себя, ни на кого бы то ни было ещё.
Мы были.
В этом и заключалась странность и притягательность той силы, которая свела нас вместе.
Сигареты мы тоже курили разные.
Она взяла с собой пепельницу. Я обошелся урной возле входа.
Разговорились.
Смущенно.
Так, как говорят люди, очутившиеся в одной комнате.
– Чем занимаешься?
– Ничем. А ты?
– Тем же стараюсь.
Пьяные, а от того мечтательные и романтичные.
Мы долго сидели за одним столом, переглядывались и пили. Пили так, словно больше ничего и не оставалось. По сути, так оно и было, ведь собрались мы только за этим. Любые разговоры сводились лишь к разговорам, которые не несли с собой ничего.
Мы просто трепались, надеясь заинтересовать друг друга.
Когда все закончилось, она предложила прогуляться. Домой идти не хотелось, а спать не было никакого смысла, ведь первые лучи желтого дьявола уже норовили забраться мне под куртку, чтобы согреть.
Она не отставала, то и дело, обнимая мою тогдашнюю худобу. Незаметно пощипывая и прощупывая то, что не могла разглядеть под слоем дешёвой мешковатой одежды.
Мне нравилось.
Мне нравилась игривость, которой она распоряжалась, как одним из главных достоинств, не думая о том, что могут сказать сонные прохожие.
Мы смеялись.
Ее слова были абсурдны и бредовы. Никчемные, но смешные, а поэтому такие родные и знакомые, ведь более я ничего когда не слышал. Никчемность всегда сопровождала меня, изображая путеводную звезду. Символ и крест, с которым мне бы предстояло проделать свой путь, как это делают многие другие. Такой же естественный, как воздух.
Холодный и влажный.
Опьяняющий.
Свежий.
Утренний.
Пьяные этим воздухом мы ввалились в круглосуточный магазин и, перебив половину бутылок, сбежали не заплатив.
Нам кричали вслед, пока мы прятались в подъезде соседнего дома. Там, кружась в буйной суете среди грязных лестниц и обшарпанных батарей, мы целовались.
Сталкивались. Разбивались и снова сталкивались не в силах собрать осколки собственной никчемности.
Мы ещё долго просидели на подоконнике, прежде чем местные старухи засобирались покорят мини-рынок, что точно мерзкая плесень, вырос неподалеку.
– Мой идеальный летний парень
Для неё эти слова означали неопределённость. Для меня – конкретный срок.
От чего-то я заранее знал, что всё должно закончиться, так и не начавшись. Быстро вспыхивая и угасая, подобно испорченной зажигалке.
Ни меня, ни её это особо не интересовало, ведь утро уже наступило.
И лето тоже скоро наступит.
Вечер наступил раньше и я проснулся.
В чужой постели.
На незнакомых простынях.
Первым, что я увидел, была беспокойная собачья пасть. Сука уже успела облизать мне всё лицо и, часто дыша, пялилась, ожидая моего пробуждения.
Я услышал голос с кухни, и собака пропала в дверном проеме, перед этим неуклюже приземлившись на короткие черные лапы
Завтракать, ну или ужинать было неловко. Я приготовил яичницу, а моя спутница смотрела на неё с пол минуты, как на зажаренного младенца. После – начала есть, отщипывая небольшие кусочки, стараясь не повредить желток.
Над столом завис календарь с голой девушкой. Лица видно не было.
– Нравится?
– Да очень красиво
– Это я. Не узнал?
Она задрала майку прямо за столом и показала грудь.
– Да, вы очень похожи.
Должно быть, ответ ей понравился, раз она меня не выставила и даже сварила кофе. Он был горький и пережаренный. Подходящий. Вместе с сигаретами, на балконе он отлично смывал вкус, перебродившего в желудке алкоголя.
– Как тебе?
– Горький Ты ужасно его варишь
– Нет, я не об этом. Как тебе, ну, в целом
– Ничего так.
Хороший ответ. Такой ответ говорит сразу обо всем. Еда, кофе, проведенная ночь – всё подходило под определение «неплохо». Не «идеально» или «великолепно», но достаточно для того чтобы быть просто «неплохо». Мне бы хотелось, чтобы всё в моей жизни подходил кто-то определение, но всё шло наперекосяк.
Домой я приходил редко. Большую часть времени мы продавливали диван в ее запыленной квартире. Собака иногда кусала меня за ноги и норовила выжить со своей половины дивана. Хозяйка иногда прикрикивала на неё, и сука, жалобно скуля, пряталась под столом, откуда смотрела за тем, что мы делаем на ее любимом диване.
Мне нравился секс с той девушкой, а моя матушка всё больше нервничала и волновалась, названивая в самые ответственные моменты.
«Как ты?»