— С чего ты взял?
Реб Элие взял в руку кубик сахара и отпил чаю из блюдца, но сахар в рот не положил.
Постаравшись изобразить на своем лице тонкую улыбку наблюдательного человека, я напомнил Риклину, что, когда тело Ледера вынесли из морга больницы «Авихаиль», он сам же и провозгласил, что в силу заклятия, действующего со времен Йеѓошуа Бин-Нуна, всем потомкам усопшего возбраняется сопровождать его тело к могиле.
Реб Элие оглядел меня и сказал, что волосы у меня на щеках и пух на моей верхней губе позволяют ему заключить, что я уже мужчина, и поэтому мне должно быть известно, что такое ночная поллюция. И если я не забыл того, что он, Риклин, говорил у нас дома в тот день, когда моя мать рассердилась и выгнала его за порог, мне должно быть известно, что у человека рождаются не только сыновья и дочери во плоти. Также и бестелесные существа, именуемые «наказаниями сынов человеческих»[419], появляются на свет от напрасно пролитого семени, и когда человек умирает, эти существа окружают его, подобно пчелиному рою. Они плачут и стонут над его телом, желая разделить с ним посмертную участь, и, чтобы защитить душу покойного от причиняемого ими ущерба, всем его потомкам без исключения запрещают следовать за его телом к могиле[420].
— Ты своими глазами видел, что мы раздавали им подарки, чтобы они удалились, — сказал Риклин, имея в виду совершавшееся на кладбище отбрасывание кусочков металла. Он отпил еще чаю, помахал куском сахара и добавил, что я не должен заключить из его слов на похоронах, что Ледер оставил после себя реальное потомство. Такие слова произносятся всякий раз, когда хоронят мужчину.
У меня оставалось ощущение, что Риклин что-то утаивает, и я продолжал приставать к нему со своими вопросами.
— А верен ли слух, что Ледер взял себе в жены йеменскую девушку и жил с ней в Реховоте или в Нес-Ционе? У вас в конторе наверняка хранится его свидетельство о смерти или удостоверение личности. Там должно быть указано и семейное положение.
— Удостоверение личности, когда человек умирает, возвращают в Министерство внутренних дел. Но ты, я вижу, мальчик сообразительный, да к тому же ходишь учиться в правительственную школу. И мать у тебя женщина современная, ходит в платьях без рукавов. В общем, современную жизнь ты должен знать лучше, чем я, старый иерусалимский еврей. Знаешь, наверное, и то, что некоторые люди женятся каждую ночь заново, без раввина и без ктубы[421], никто по такому поводу теперь возмущаться не станет.
Закончив эту тираду, Риклин повернулся к хозяину заведения, заливавшемуся слезами над ручной мясорубкой, в которой он прокручивал лук, и обратился к нему по имени.
— Хамиль, повремени с фаршированной рыбой, пойди к нам сюда и отгадай такую загадку. Свадьбу нерелигиозные евреи справляют в кругу семьи, а вот бар мицва всегда отмечается ими с большим размахом, в банкетных залах. У нас же, трепещущих перед словом Господним и хранящих верность Торе Израилевой, всё наоборот. Почему так?
Господин Нишл с удивлением посмотрел на так и не попавший в рот кусок сахара в руке Риклина, а затем, пожав плечами, признался, что никогда не задумывался над этим.
— А вот если бы ты ходил на проповеди реб Шолема Швадрона вместо того, чтобы читать «Ѓа-Бокер»[422], то знал бы, — укоризненно сказал ему Риклин, после чего его речь приобрела такую же певучую интонацию, как речь известного проповедника из большой синагоги «Зихрон Моше». — Бар мицва отмечается нами скромно, поскольку эта церемония знаменует лишь то, что подросток впервые надел тфилин. Он и завтра наденет их, и послезавтра, и так каждый день до самой своей смерти, а потому и празднование в этом случае подобает самое скромное. Иное дело свадьба, единственное и неповторимое событие в жизни супругов, дающее истинный повод для радости. У нерелигиозных же все наоборот. Юный футболист накладывает тфилин в первый и последний раз в своей жизни, после чего он навсегда упрячет их в дальний ящик. По этому случаю все, понятное дело, радуются, и отмечают такое событие пышно. А жениться он, когда подрастет, будет каждую ночь с новой девицей.
Нишл поперхнулся от смеха, и его глубоко посаженные на мясистом лице глаза покраснели еще больше.
— Горький смех, Хамиль, очень горький это смех, друг ты мой душевный, — сказал реб Элие и еще раз попросил хозяина заведения, чтобы тот заставил Лапидеса замолчать.
Сумасшедший кантор, сидя в своем углу, прочищал горло певческими упражнениями. На столе и на полу вокруг него были разбросаны ошметки кислой капусты. Нишл снял фартук и бросил взгляд за окно, желая проверить, сгустились ли сумерки. Об эту пору сыты уже и псы, так что настало время «закрывать ресторацию», объявил он. Убрав стаканы и блюдце с сахаром с нашего стола, хозяин неуверенно потоптался рядом с нами, а потом попросил у Риклина разрешения задать ему вопрос, который может показаться невежливым.
420
Выше в примечаниях отмечалось, что упомянутый здесь обычай, как и некоторые другие иерусалимские обычаи похорон и траура, в настоящее время принят лишь в отдельных замкнутых ультраортодоксальных общинах.
422
«Ѓа-Бокер» («Утро»,