— Лучшие годы жизни ему отдала.
Теперь она уже плакала, и я погладил ее мокрые теплые щеки.
— Мой любимый мужчина, — засмеялась она сквозь слезы. — Ты еще таким любовником станешь, что все девки будут за тобой бегать. Только вот Багира тогда уж состарится и сморщится вся, если вообще не помрет.
— Зачем он тебе был нужен? — спросил я, стараясь отвлечь ее от мыслей о смерти и старости.
— Мордехай? Я ребенка от него хотела родить, да поздно уж было.
Теперь Багира мечтала только о том, чтобы состариться рядом с приличным человеком, имеющим постоянную зарплату. Ради этого она оставила ремесло портнихи и пошла работать в ресторан, где рассчитывала стать официанткой и познакомиться с кем-нибудь из вдовцов или старых холостяков, посещающих заведение в полуденные часы, но жестокосердный хозяин упорно держит ее на кухне, где она растрачивает остатки здоровья и портит себе кожу. И никакие просьбы не помогают. Только кухня.
— Ты теперь Ледера ненавидишь?
— Ненавидеть мертвого человека? Ненавидела я его, когда до меня дошел слух, что он жену себе взял.
Багира трижды ездила навещать Ледера, поднималась через кустарники и запустевшие сады по тропе, ведущей от Реховота к дворцу богатого эфенди, в котором после Войны за независимость разместилась психиатрическая больница, но повидать своего дружка ей так и не удалось. В ее первый визит, когда она добралась до больницы, промокнув до нитки под проливным дождем, Ледер спал беспробудным сном под воздействием успокоительных. Во второй раз Багира не обнаружила Ледера в палате, и в секретариате ей сообщили, что состояние больного Ледера Мордехая настолько улучшилось, что его посылают теперь на работы по мелиорации в один из соседних мошавов, где он в данный момент и находится. А в третий раз — здесь голос Багиры сделался злым — она уже под навесом автобусной остановки встретила группу пациенток больницы, шумно игравших там в дочки-матери, и женщины сообщили ей, что она опоздала на свадьбу иерусалимского Моти, состоявшуюся вчера в Нес-Ционе. Главврач, которого ей удалось отыскать в кабинете физиотерапии, добавил к этому, что в случае с пациентом Ледером он и его коллеги увидели несомненный благотворный эффект своих профессиональных усилий, что вообще-то случается в психиатрии исключительно редко.
Весь обратный путь до шоссе Багира прошла, непрестанно рыдая. Водители попутных машин несколько раз предлагали подвезти ее до перекрестка, но она отказывалась от их предложений. Тогда же Багира поклялась себе, что Ледер перестал существовать для нее, однако два года спустя нарушила свой обет.
Вскоре после скандальной акции, учиненной Ледером на крыше его дома, к Багире зашла госпожа Берлинер, работавшая на добровольных началах в расположенной у въезда в Иерусалим психиатрической больнице. Она сообщила Багире, что Ледер постоянно упоминает ее имя и, судя по всему, хочет ее видеть. Почувствовав, что Багира колеблется в связи с этим приглашением, деятельная госпожа Берлинер дала понять, что врачи находят состояние Ледера внушающим абсолютное отчаяние.
Ледер безостановочно говорил во все время визита Багиры. Он проклинал «черную пиявку», отравившую ему жизнь, вспоминал, как она вылила прокисшее молоко, из которого можно было сделать простоквашу или творог, как она выбрасывала засохший хлеб, из которого во всяком приличном доме приготовили бы сухари или сухарную крошку для панировки. Жена, пожаловался Ледер Багире, высмеяла его, когда он отказался выбрасывать мусор и объявил, что будет готовить из него компост по рецепту, которым с ним поделился фермер-веган из мошава Нахалат-Йеѓуда[433]. В конце концов она сбежала из дома, когда Ледер воспротивился покупке второго примуса, сославшись на то, что кипятить белье можно и во дворе, на костре из веток.
— Этой йеменке со Двора смерти[434] доставало наглости утверждать, что я примитивнее, чем пещерные люди!
Взвинтив себя слезными жалобами, Ледер стал биться головой об стенку, и Багира не смогла его остановить без помощи дежурного санитара.
В ее следующий визит Ледер, таясь от персонала, прошептал ей на ухо, что через несколько месяцев разразится такой голод, что люди «будут умирать как мухи, прямо на улицах». Бен-Гурион знает об этом, но скрывает правду от народа. Мало того, по его указанию земледельцы уничтожают свежие фрукты и овощи, чтобы не допустить снижения цен.
— Излишки сельскохозяйственной продукции. — со злостью процедил Ледер сквозь зубы.
Он поведал Багире о том, что называл самым страшным зрелищем в своей жизни. Вблизи садовых плантаций под Нес-Ционой фермеры высыпали на землю из грузовиков апельсины и грейпфруты, после чего дорожный каток несколько раз прошелся по цитрусовым, превратив их в грязную оранжевую массу. В довершение всего фермеры прислали подростков с канистрами, заливших эту кашу керосином.
433
Мошав — кооперативное поселение, но не коммуна, в отличие от кибуца. Созданный в 1913 г. мошав Нахалат-Йеѓуда превратился в 1988 г. в один из кварталов города Ришон-ле-Цион.
434
Персонаж романа обыгрывает ивритское название йеменской области Хадрамаут, звучащее на иврите как Хацарма́вет и дающее возможность интерпретации «Двор смерти».