— Кажется, об этом и говорил пророк, возвещавший, что все народы мира устремятся к Иерусалиму, хотя ему, конечно, не приходило в голову, что они направятся сюда по следам того человека[94]. А Ледер, подсказывает мне сердце, тоже является его тайным последователем.
Риклин промолчал. Своей сухой, скрюченной ревматизмом рукой он погладил меня по голове и затем извлек из сумки необыкновенно красный апельсин.
— Ты пробовал кровавые апельсины, майн кинд? — спросил он, протянув его мне.
Отец, встрепенувшись, сказал, что лучше не рисковать нарушением одной из семи заповедей, вмененных в обязанность даже народам мира[95]. Зачем мне есть этот плод, мякоть которого в самом деле кроваво-красного цвета?
Мать рассмеялась, позабыв на мгновение, что она сердится на отца, и сказала, что ее бабушка, да пребудет с ней мир, наивно считала кровавые апельсины гибридом помидора и померанца. Но услышать подобную чушь от отца, потратившего столько времени на изучение ботаники, она никак не ожидала.
Отец прикрыл глаза, и на губах у него появилась едва уловимая улыбка — такая же, как в тот день, когда его упорхнувшая душа вернулась в свое гнездо.
Глава третья
С уходом Риклина отец тоже выскользнул из дома. Во дворе он несколько раз воткнул в рыхлую землю нож, которым гость резал кровавый апельсин. Госпожа Адлер, все еще мывшая окна своей квартиры, оторвалась от работы, пригладила пальцами редкие, непричесанные волосы и спросила, не собирается ли отец открыть у нас во дворе питомник для выращивания ножей. Отец сдержал улыбку и, не поднимая глаз на страдающую базедовой болезнью соседку, ответил, что дочери раввина пристало знать, как возвращают в кошерное состояние молочный нож, которым случайно нарезали мясо.
Мать, вопреки своему обыкновению, поджидала отца у порога. Когда он вошел, она тронула его за плечо и тихо сказала, что им нужно посоветоваться насчет меня, пока не упущено время и я еще не угодил в расставленную Ледером ловушку. Отец с самого лета чувствовал, что мать недовольна им, и теперь, не желая ее раздражать, пообещал, что вечером не останется на ежедневный урок Талмуда, который проводит рав Симха-Зисл, и вернется из синагоги домой сразу после молитвы.
Впервые за долгое время отец с матерью сели ужинать вместе. Дверь на кухню была закрыта неплотно, и до меня доносились их приглушенные голоса. Через полчаса мать распахнула дверь и сказала, чтобы я зашел в кухню и дождался, пока отец закончит послетрапезную молитву, потому что ему нужно со мной поговорить.
Сидевший у небольшого стола отец беззвучно шевелил губами, водя ножом по клеенке, украшенной изображениями сердец с голубым орнаментом. Мать, повязав фартук, отвернулась к раковине, но, прежде чем взяться за мытье посуды, она все же сказала, что чуть не поседела сегодня, когда я появился у портнихи Багиры в обществе этого прохвоста. И она не станет требовать у меня ответов на все терзающие ее вопросы лишь потому, что боится за свое слабое сердце.
— Ты первый в нашей семье оказался так падок на общение с мерзавцами, — продолжила мать, бросив взгляд через плечо на отца, который молча собирал крошки в кучку, глядя на стоявшую на подоконнике номинальную свечу. — Да-да, — сказала она, указав на свечу покрытой мыльной пеной рукой. — Расскажи своему дорогому сыну, что творил в Вене дер алтер бохур[96].
Отец сердито скрипнул зубами и, сделав вид, что не расслышал ее слов, спросил у меня, почему сын господина Рахлевского давно не заходит к нам. Он стал нахваливать моего одноклассника и назвал его образцовым мальчиком, отметив, что Хаим пишет замечательные стихи и рассказы, которые публикует «Давар лиладим»[97], и что его рисунки, вывешенные у входа в директорский кабинет, украшают вестибюль нашей школы. Мне было бы лучше дружить с Хаимом и с другими моими сверстниками, а не проводить время в обществе странного взрослого человека.
Уловка отца не заставила мать замолчать, и она сообщила, что первая жена отца, день смерти которой как раз сегодня, хорошо знала Ледера в его венский период. Мне было бы очень полезно услышать кое-что из того, что отец знает о нем. В этом случае, надеялась мать, я прозрел бы и не поддавался коварным ледеровым чарам.
— Перестань, зачем ворошить теперь эту пакость, — взмолился отец, разбросав ножом хлебные крошки, собранные им со всего стола. Он перешел на идиш, однако произнесенная им фраза оказалась понятной:
95
Имеются в виду семь заповедей, данных, согласно Талмуду, потомкам Ноаха (Ноя), т. е. всему человечеству. Одна из них запрещает употребление в пищу плоти, отрезанной от живого животного, и ее расширительным вариантом для евреев является запрет на употребление крови.
97
Детское приложение к газете «Давар» («Слово»), выпускавшейся конфедерацией израильских профсоюзов в 1925–1996 гг. и бывшей долгое время крупнейшим ежедневным изданием в Израиле. С 1936 г. «Давар лиладим» выпускался как самостоятельный детский журнал, оставаясь, однако, в тесной связи с указанной газетой.