Ледер взглянул на зеленоватую воду в пруду и спросил, знаю ли я, что царь Ирод, который, конечно, ходил здесь когда-то, наблюдая за работой своих рабов, копавших этот резервуар, поместил тело Мирьям Хасмонеянки[127] в заполненный медом саркофаг и на протяжении семи лет совокуплялся с трупом всякий раз, как его одолевала страсть.
Затем, упершись подбородком в янтарный набалдашник на ручке своего зонта, Ледер пристально посмотрел мне в глаза и сказал, что если я не верю ему на слово, то могу справиться в трактате «Бава батра»[128], где об этом написано черным по белому.
Некрофильские наклонности Ледера не были тайной для моей матери. Данное обстоятельство неожиданно открылось мне в тот летний день, в канун новомесячья элуля, когда мы поехали с ней в Иерусалим посетить восстановленные могилы моего брата и первой жены отца.
Вблизи моста через Кедронскую долину, напротив Львиных ворот[129], мать остановилась у знака, который десантники только что установили в память своих товарищей — бойцов разведроты, павших в сражении за город. Она молча прочитала имена погибших, боясь обнаружить среди них сыновей кого-то из постоянных клиентов своей продуктовой лавки, и затем спросила меня с деланой небрежностью, прекратились ли мои ночные кошмары.
Во время войны я был отправлен в состав северной похоронной команды, и нашей главной задачей оказалось опознание десятка молодых солдат, погибших на второй день боев, когда на их палатки рухнул иракский бомбардировщик. Прибыв на место, мы увидели столб огня и дыма, все еще поднимавшийся над широкой черной воронкой и черной же полосой, тянувшейся от эвкалиптовой рощи до точки, в которой Ту-16 прекратил свой последний страшный бег по земле. На всем своем протяжении эта полоса была усеяна кусками искореженного металла. Тела членов экипажа и наших ребят были совершенно изуродованы, и мы на протяжении многих дней трудились над их опознанием и отделением друг от друга.
Об этом я не рассказывал матери, и она сама старалась не задавать мне лишних вопросов, но теперь, после долгой ходьбы по жаре, усталость и жажда перебороли ее смущение, и она твердо сказала, что даже если я и впредь ничего не стану ей говорить, материнское сердце обмануть не удастся. Ведь я для нее — раскрытая книга.
— Понятно, что ты знаешь теперь о жизни намного больше меня, — сказала мать. — И, наверное, тебе, уже имеющему собственного ребенка, настало наконец время понять, почему у меня озноб пошел по коже, когда я увидела тебя в компании Ледера.
То, что мать решила мне рассказать, открылось ей самой со слов ее брата Исраэля, погибшего в Войну за независимость от пули арабского снайпера, настигшей его, когда он переходил улицу Шамъа вблизи торгового центра. Упоминая своего брата, мать называла его не иначе как «юный Исраэль, да отомстит Господь за его кровь». За несколько часов до своей гибели Исраэль постучался к нам в дверь — с позеленевшим лицом и обезумевшими глазами он попросил отца, чтобы тот проводил его до дому. Отец усадил его на кухне и налил ему коньяку, мать обмахивала веером его потное лицо, и Исраэль, служивший в народной дружине, рассказал, что он только что был в больнице «Бикур холим», куда свезли тела пятидесяти погибших в результате страшного взрыва на улице Бен-Йеѓуды[130]. Изуродованные тела выложили на грунт во дворе, потому что в морге для них не было места. Люди во всем городе кусали себе руки от горя и ужаса, но Ледер, которого Исраэль увидел во дворе больницы, — он ходил среди тел и ощупывал их.
Мы медленно поднимались к высоким Львиным воротам, и мать сказала, что у нее будто камень сняли с души. Слева от нас, сразу же за оградой южного участка мусульманского кладбища, прилегающего к стене Старого города, из-под основания одного из надгробий выросла большая агава с мясистыми листьями и высоким побегом, на котором было великое множество желтых воронкообразных цветков.
— Где я буду через восемь лет, когда она зацветет снова? — сказала мать и добавила примиренно: — Когда меня не станет, ты все-таки позаботься, чтобы хотя бы твои дети не общались с людьми типа Ледера.
Легкий ветер колебал кроны растущих вокруг пруда Мамилы кипарисов и эвкалиптов, сбрасывая с них капли утреннего дождя. Мальтузианская теория народонаселения, говорил Ледер, логически безупречна, но совершенно бесплодна, поскольку посреди ее шипов нет ни единой розы. А теория, не сулящая никакой надежды, будет в конце концов сочтена лживой.
127
Мирьям, она же Мариамна (53–29 до н. э.), была последней из принцесс Хасмонейского дома. Благодаря браку с ней и убийству ее дяди Матитьяѓу-Антигона Второго, последнего из хасмонейских царей, Ирод стал в 37 г. до н. э. царем Иудеи, после чего Мирьям была казнена им по обвинению в попытке его отравить.
128
«Бава батра» («Последние врата»,
129
Выходящие на восток, к Кедронской долине и Масличной горе, ворота в стене Старого города.
130
22 февраля 1948 г. группа арабских диверсантов, действовавших с помощью дезертиров из все еще остававшейся в Палестине британской армии, подорвала три здания на улице Бен-Йеѓуды в самом центре еврейской части Иерусалима. В результате этой атаки погибли 58 и были ранены 38 человек.