Послюнявив грифель химического карандаша, Ледер выписал родителям квитанцию и тут же спросил, сможет ли ребенок показать ему, где поселился наш новый сосед, чтобы он и у него дома оставил коробку для пожертвований. Мать ущипнула меня за руку, давая понять, что я не должен выходить ночью из дома, и ослабевшим голосом сказала, что ребенку пора спать. Не обратив внимания на ее слова, Ледер вывел меня наружу.
— Да ты с ума сошел, кто приходит к людям с такими визитами в полночь? — остановил меня Ледер, когда я потянулся к калитке, ведущей во двор к доктору Пеледу.
Он снял мою руку с ржавой щеколды, влажной в этот час от ночной росы, и сказал, что не сомневался, что я сам догадаюсь о цели его уловки: ненадолго оторвать меня от матери и от этой стервы, высосавшей всю кровь Хаиму Сегалю и Биньямину Харису. Назвав Аѓуву черной вдовой, Ледер выразил уверенность, что она обескровит еще полдюжины мужчин, за которых наверняка выйдет замуж прежде, чем тысячеглазый ангел[165] раздавит ее своим башмаком.
— Ты видел, как они испугались? — сказал Ледер, обдав меня своим дыханием. Его последние сомнения в правильности избранного подхода мать завтра же устранит самим фактом своего появления в магазине господина Гринберга.
Мать прокричала в темноту:
— Хватит, уже поздно, возвращайся домой!
Ледер поглядел на ее силуэт в светящемся квадрате окна и сказал, что я мог убедиться сегодня, как легко напугать людей и управлять ими с помощью страха.
— Тот, кто становится вегетарианцем, способен отличать второстепенное от главного в вопросах, касающихся базисных нужд человека, — добавил он. — Про такого человека можно сказать, что он прошел половину пути к линкеусанскому мировоззрению, основанному на идее контролируемого минимального потребления.
Из окна снова раздался крик матери. Ледер сорвал усик с разросшегося по ограде дома доктора Пеледа куста страстоцвета. Сегодня он доверил мне одну из важнейших тайн нашей будущей тактики, и поэтому я должен как можно скорее явиться в штаб продовольственной армии, находящийся на данном этапе у Ледера дома, и принести там присягу строящемуся линкеусанскому государству.
— Нам предстоит еще долгий и трудный путь, мой друг! — с этими словами Ледер козырнул мне и скрылся в кружевном сине-черном сумраке ночи.
Дома меня встретил запах спирта и ДДТ. Мать и Аѓува производили дезинфекцию: мать оттирала стул, на который незваный гость положил свою шляпу, а ее подруга энергично чистила спинку стула, на котором Ледер сидел.
— Обожди, не заходи сюда! — остановила меня Аѓува. Затем она велела мне раздеться у порога и там же оставить на ночь всю мою одежду.
Мать тем временем наполнила таз водой и насыпала в него марганцовки, кристаллы которой оставляли за собой в воде извилистые пурпурные хвосты. Закатав рукав платья, она перемешала воду, окрасившуюся в яркий свекольный цвет, и сказала, что я должен окунуть туда лицо и руки — на тот случай, если на меня попала капля нечистой ледеровской слюны. Аѓува наблюдала за происходящим со стороны. Ее рот искривила гримаса отвращения, и она тихо проговорила, что вообще-то меня следовало бы поместить в карантин дней на сорок.
Мать вытащила руку из таза, смахнула с нее капли воды и, притянув мои пальцы к носу, спросила, почему они пахнут ржавчиной. Аѓува, усмехнувшись, ответила за меня:
— К колеснице сатаны прикоснулся, так что теперь его руки отмоет только огненная вода.
Они улыбнулись друг другу. Их дружба, едва не давшая трещину в ходе недавнего спора о крестиках, вернула себе прежнюю прочность с появлением Ледера, и Аѓуве не пришлось уходить из нашего дома, театрально хлопнув дверью — с обещанием, что нога ее больше не ступит на этот порог. Такие обещания многократно давались в прошлом и всегда нарушались ею через две-три недели под каким-нибудь благовидным предлогом. В этот раз дело закончилось миром, и Аѓува стала, как обычно, распоряжаться у нас. Она широко распахнула окна, чтобы воздух в доме очистился от тлетворного дыхания Ледера, бросила в раковину зеленую визитную карточку магазина вегетарианских продуктов, плеснула на нее спирта и подожгла. Пока языки фиолетово-синего пламени плясали по днищу раковины, обходя стороной скопившиеся там лужицы воды, мамина подруга метала в Ледера громы и молнии.
165
В Талмуде (трактат «Авода зара», 20б) про ангела смерти говорится, что он «весь полон глаз».