Диш Томас М
Перья с крыльев ангела
Томас М. Диш
ПЕРЬЯ С КРЫЛЬЕВ АНГЕЛА
Пер. с англ. П. Зотова
Всю ночь снег падал на крышу маленького аккуратного домика Тома Уилсона в Парсоне, что в Западной Вирджинии. К утру ослепительные сугробы лежали повсюду, куда только доставал взгляд: на вершинах сосен, на замерзшем пруду. Как гигантская попона, неимоверной белизны снег укрывал, казалось, весь мир.
Где-то звенел смех, где-то пели песни, но над этим домом, казалось, нависла злая туча. Жена была совсем плоха... Время рассыпало седину по ее волосам и проложило глубокие морщины на ее лице - но и сейчас она была прекрасна. Тонкие губы сжаты; это те самые губы, которые целовали горячие слезы на детской щеке, поэтому Мамины щеки, Мамины губы - самые прекрасные в мире!
Белые облака, похожие на фигурки зверушек, мчались по небу, огибая солнце. Измученный заботами Том сидел, стиснув ладони, огрубевшие от тяжкого труда. Он отрешенно смотрел на умирающую жену и на маленькую дочку, что спала в кроватке на колесиках. Ее розовые губки, казалось, были тронуты таинственным небесным светом. Какие счастливые события, прошедшие или грядущие, наполняли ее невинные грезы? Может, ей виделись знамения будущей счастливой жизни?
Не может быть, чтобы нашу Землю населяли только люди! Не может быть, чтобы наша жизнь напоминала мыльный пузырь, брошенный Вечностью по течению Времени, чтобы, проплыв немного, лопнуть и раствориться в Небытии!
Почему все высокие чувства, исходящие из души, словно ангелы из собора, навсегда остаются невостребованными? Почему ослепительный блеск человеческой красоты обречен исчезнуть, заставляя тысячи ручейков наших чувств стекать единым горным потоком обратно в наши сердца?
Должно же существовать где-то царство, где радуга никогда не гаснет!
Эти события происходили в маленьком уютном домике, где обитала семья, которая вряд ли могла похвастаться достатком, даже по меркам среднего класса. И все же многие могли бы им позавидовать!
Пол, стены и потолок были сделаны из простых деревянных досок.
Все в доме излучало удивительный свет, но это было не сияние золота и серебра. Женщина постоянно подтягивала к своей груди стеганое одеяло, сшитое из простых лоскутов, приглушая приступы кашля, боясь разбудить маленькую дочку, спящую рядом в кроватке. Одеяло она сшила сама много лет назад, но, несмотря на многочисленные заплаты и потертые места, оно было не менее красиво, чем новое, и походило на яркую бабочку среди цветов в летнем саду.
Где-то вдалеке зазвонил колокол. Том поднял голову, очнувшись от мира собственных грез. Перед ним лежала пачка карандашей и несколько линованных листов бумаги из школьной тетради. Его красивые глаза были омрачены постоянной тревогой и болью.
Какие мысли разбудил далекий звон в его отчаявшейся душе?
Том взял карандаш неуклюжими, огрубевшими пальцами, много лет знавшими только черенок лопаты. Сможет ли он выразить на
бумаге весь океан своих чувств и смятение, переполнявшее его сердце? Закусив от усердия нижнюю
губу, Том старательно вывел на бумаге:
ПЕРЬЯ С КРЫЛЬЕВ АНГЕЛА
рассказ Томаса Уилсона
На этом Том остановился. Маленькая фигурка появилась над кроватью и протянула две худые ручонки навстречу утреннему свету. Ее голубые глаза, такие же, как и у мамы, доверчиво смотрели на Тома. Она спросила шепотом:
- Мама все еще спит? Несмотря на острую душевную боль,
разбуженную невинным вопросом, Том улыбнулся и ответил:
- Да, моя дорогая. Мы должны сидеть тихо...
- А она?.. Она поправится, папа? И станет такой, как
раньше? Слезы катились из бездны голубых глаз девочки.
Да, моя хорошая, ей скоро станет легче, гораздо легче.
Так ты принес лекарства? Боже, папа, мы снова будем
счастливы! Том отчаянно покачал головой. - Нет, моя радость. Я
уже говорил тебе, что не могу купить лекарства, у нас нет денег, и к тому же, я уже говорил тебе, я...- Его голос, обычно ровный, дрогнул от напряжения.
- Ты не можешь найти работу, я знаю...
- Шахта закрыта...
- Шахту закрыли очень давно. Когда же ее снова откроют?
- Скоро, моя дорогая, скоро... Девочка прижалась бледной
щечкой к единственному окошку, в котором отражались огромные снежные сугробы, блестевшие, словно драгоценные камни.
- Сегодня окошко сильно замерзло, будто превратилось в огромную льдину,- голос девочки дрожал.
- Ночью шел сильный снег, малышка, и окно заледенело. Де
вочка улыбнулась. - Снег! Он, наверное, такой красивый!
Как бы я хотела его увидеть! Вся беспросветная жизнь, черная, как ночь, жизнь
этого маленького создания, снова предстала перед глазами Тома. Красота, жизни навек скрыта от нее. Для нее не существует листопада, цветущих полян и призрачной белизны зимы. Ей не суждено с восхищением и страхом вглядываться в бездонную глубину ночного неба, вспыхивающего искорками падающих звезд. Ее глаза, прекрасные Лшубые глаза, покрыты непроницаемой вуалью, не знают ожидающего, внимательного взгляда, устремленного на маму, следящего за появлением доброй улыбки, всегда утоляющей детские печали. О, чего бы она не отдала за этот божий дар! Подумать только, девочка тоже могла бы видеть! Видеть, как утреннее солнце прогоняет бесконечную ночь! Но если Том еще мог где-нибудь раздобыть несколько долларов на лекарство, чтобы спасти маму девочки, то несколько тысяч долларов, необходимых для сложной хирургической операции на глазах дочки, ему не достать. О, пытка напрасных надежд!
Если только... Том снова посмотрел на прикрепленное к де
ревянной стене объявление из журнала "Лайф". Известнейшее издательство объявляло конкурс на лучший рассказ. Победитель должен получить премию в десять тысяч долларов.
Десять тысяч долларов! Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить прекрасное лечение жене и восстановить зрение дочери! Том не был писателем. Единственный рассказ, который он мог написать, было повествование о его собственной жизни. Надо описать все честно и правдиво, и, может быть, этот крик души найдет отклик в чьемнибудь добром сердце.
Это была последняя надежда, единственный шанс, и, Том знал это, других способов заработать денег не находилось.
Несколько раз посмотрев на два создания, которые он любил больше всего на свете, Том взял карандаш и начал писать о своей нелегкой жизни. Сначала слова приходили с трудом, и Том боялся опоздать: последний срок отправки рассказа - 1 января, а сегодня... а, сегодня уже - рождественское утро.
- Том,- тихо прозвучал голос умирающей жены, приглушенный, но полный силы и достоинства.
- Да, любимая.
- Ты пишешь рассказ на конкурс?
- Я пробую, но боюсь, что ничего из этого не получится. Какой из меня писатель? А там, наверняка, будет столько умных людей.
Женщина содрогнулась от сильного приступа кашля, но вскоре заговорила снова:
- Обещай мне, что завтра закончишь рассказ и отошлешь его в Нью-Йорк. Неважно, что получится. Этим утром, слушая церковный звон, я ощутила нечто странное, чувства, которые невозможно передать. Как будто мне было ^обещано что-то необычное. Я уверена, Том, мне открылось, ты должен писать, ты должен закончить рассказ, ты должен!..
- Я обещаю, моя любимая. Ради тебя я закончу. Том скло
нился над женщиной, стараясь не выдать горьких чувств, рвавшихся из груди. Женщина улыбнулась. Слова лились
подобно горному потоку, а вместе с ними и слезы.
Неясный свет следующего утра уже пробивался сквозь великолепие французских окон элегантного дома в Нью-Йорке. За столом, покрытым белоснежной скатертью, уставленным серебряными приборами, сидели мужчина и женщина. Нельзя представить себе большего контраста, чем нищенская простота дома Тома Уилсона и роскошь этого великолепного дворца. Но во "дворце" царил холод, который не могли разогнать даже батареи центрального отопления. Это был холод сердец, забывших о любви и сострадании.