— Кто ты? — девочка в ужасе заглянула в зеркало.
— Твой бред?
Отражение оставалось невозмутимым. Почти как приличное отражение: серые глазки, русые бровки и светлые хвостики. Даже худи то же самое, как у Осени: цвета линялого мишки. Но на этот раз хозяйка не купилась. Сунула в зеркало найденную кредитку:
— А это — тоже?
— Значит, не бред, — легко согласилось отражение. — Так ты хочешь поставить одноклассников не место или как?
Осень облизнула губы. Вытерла рукой лоб, размазала по нему грязь. Выдохнула.
— Ну так что? Разбежались или будем союзниками, подруга? — нетерпеливо и хмуро уточнило изображение.
— Я н-не знаю…
— Я могу уйти. И больше не появлюсь в твоей жизни. И ты продолжишь влачить существование простой девчонки из питерской коммуналки. Рано или поздно тебе придётся вернуться в школу, в ненавистный класс. К милым, любимым одноклассникам и своему ненаглядному мальчику-эльфу. В конце концов, кто-то ж должен служить ковриком для его самооценки…
Осень сглотнула.
— Хорошо. Я согласна.
— Ну и ладненько. А теперь дуй куда-нибудь… В Гостинку, в Галерею, на Невский и прикупи себе шмоток нормальных.
— У меня нормальные…
Отражение хмыкнуло, а потом не выдержало и заржало:
— Ага. Турецкий ширпотреб. Ну, я надеюсь, хоть турецкий? Не говори, что прибарахляешься в секонде… Я такого не вынесу. Шучу. Забей. Лучше мне этого не знать. Вот честно. Поехали. И да, бери только бренды. А я подскажу, что на тебе сидит, а что нет.
— Ты там цены видело? Ты рехнулось…
— На карте средств хватит.
— Она вообще твоя или…
— Моя. Да не ссы. Всё будет шикардос. Главное, не жалей бабла, а то нужного эффекта не добьёшься.
— Я… я не могу, — испуганно заблеяла девочка.
— Так. Ещё одно «не могу», и я ухожу. Нытиков ненавижу даже больше, чем всех остальных людей.
Осень на подгибающихся ногах вышла из внутреннего двора на улицу и направилась в сторону Кронверкского проспекта.
— А ты пин-код хоть знаешь? — спросила жалобно, сдавшись на милость победителя.
— Один-два-один-два.
— Дебильный пин-код, — проворчала Осень непокорно. — Его разгадать — раз плюнуть. Тут, кстати, нет срока годности… Карта вообще рабочая?
— Да. Просто она бессрочная.
— Такого не бывает. Можно мне взять кофе и… пирожок?
Вредное отражение снова закатило глаза.
— Хоть в ресторан завались, хоть на Монмартр слетай и там пообедай. Говорю же: она безлимитная.
— В Париж? Ты сейчас серьёзно?
— Серьёзно. Но тебя в самолёт не пустят, ты слишком мелкая. А твоя маман вряд ли нормально отнесётся к предложению слетать во Францию. Ну и вообще, ей лучше бы не знать о нашем союзе. А то упечёт тебя в дурку.
— Меня в любом случае в Европу не пустят, — пробормотала Осень. — Границы закрыты. Санкции…
— Вот тут поподробнее.
Они вышли на полукруглый Кронверкский проспект, сели на трамвай. В нём почти никого не было, и Осень опустилась на сиденье, уставилась в окно. Мысли мешались, эмоции накрывали. «Это не галлюцинация, — отчаянно думала девочка. — Но тогда что? Как это может быть?». Разум лихорадочно искал объяснения и не находил их. И Осень сдалась, решив просто принимать всё, что с ней происходит. Она закрыла глаза, чувствуя, что ещё немного и завопит от внутреннего напряжения.
По Троицкому мосту Осень пошла пешком. Ей нужно было остыть и хоть немного прийти в себя. Она шла и шла, глядя вниз, на металлические волны Невы. Прошла по Миллионной мимо всех дворцов. Начал накрапывать дождик, и редкие прохожие под зонтиками торопились побыстрее проскользнуть мимо.
В бутике на Невском вышколенная продавщица даже глазом не моргнула, когда девочка, набрав ворох платьев, скрылась в примерочной.
— Ну как? — спросила Осень уныло, подняв зеркальце над собой.
Отражение прищурилось, поморщилось:
— Так себе. Мятный цвет — явно не твоё. У тебя кожа зеленеет. Да и фасон платья — как для бабки старой. Честно. Что ещё?
Осень облегчённо выдохнула и стянула платье через верх. Она их вообще не любила и не разбиралась в них. Закрепила зеркальце на вешалке так, чтобы ему всё было видно, взяла нежно-кремовое, почти белое, коктейльное. Обернулась к отражению:
— А вот это пойдёт?
Она стеснялась надевать вот это лёгкое, воздушное и безумно дорогое. Однако отражение смотрело не на платье. Серые глаза были прищурены, уголки губ подрагивали. Осень оглядела себя.