— Я засужу этих подонков, — всхлипнула Осень.
У неё тряслись губы и горели щёки. Эй хмыкнул:
— У меня был вариант получше. Я, пожалуй, схожу за успокоительным каким-нибудь. Аптеки, наверно, уже открылись.
Она вцепилась в его руки.
— Не уходи, — всхлипнула. — Мне страшно. Или я пойду с тобой и…
Девочка принялась сбрасывать пледы, но Эй лёг рядом поверх одеяла, сгрёб Осень, вместе с её коконом.
— Ну ок. Не уйду. Спи.
И Осень снова провалилась в сон.
Рук не было. Тьмы не было. Только снег. И столетние ели. И огромный волк, весело ухмыляющийся огромной клыкастой пастью. Но его девочка почему-то совсем не боялась. Она зарылась в серый мех, чуть-чуть пахнущий псиной, и смотрела, как с ватного неба, кружась, падает белый снег.
«Я их засужу», — подумала с ненавистью и шмыгнула носом.
Если вдруг читатель сомневается, что сцена насилия на даче могла иметь место в действительности и образы негодяев кажутся карикатурными, а их действия противоречащими здравому смыслу, то читатель может погуглить «насилие на вписках». Но не рекомендую. Это очень тяжёлая информация.
Глава 12
Бирюльки
Обратно они ехали на автобусе, уютно устроившись на парных мягких сидениях. Слушали музыку: сначала Летова, Башлачёва и кого-то ещё из плейлиста Эйя, а потом любимую Алёну из треков Осени. Девочка положила спутнику голову на широкое плечо и дремала. Он обнимал её, небрежно, возможно, лишь для того, чтобы просто куда-то девать правую руку.
Метро оказалось забитым: люди возвращались с дач. Эй и Осень смогли встать в уголке, прислонившись к дверям с надписью «не прислоняться». Парень обнял девочку, и усталая девятиклассница почти лежала на его груди. Движение электрички убаюкивало, голос певицы в наушниках сливался с музыкальными инструментами. Осень вздрогнула, когда Эй вдруг ожил и потянул её на выход. Захлопала сонными глазами.
Пересадка.
На Садовой, как обычно, было много народу. Девочку снова замутило. «Почему он не вызвал такси?» — подумала она, когда в новой электричке снова не оказалось сидячих мест. Ткнулась в его плечо и снова задремала.
Петроградка встретила парочку моросью и холодом. Осень проснулась. Эй держал её за руку, и его ладонь была широкой и очень горячей. Они шли по тёмному мокрому проспекту, и девочка послушно брела за спутником, не задавая вопросов. Перед самым домом парень вдруг остановился, обернулся к ней, взял за плечи и заглянул в глаза. Тени причудливо искажали его лицо.
— Подавать заявление в полицию — не самая лучшая идея, честно тебе скажу, — серьёзно сказал он. — Впрочем, поступай на своё усмотрение.
— Мы ещё увидимся? — её голос дрогнул, и Осень закусила губу.
Эй хмыкнул и ухмыльнулся:
— Зависит от твоего желания. Какие ж вы, девочки, всё-таки девочки.
В парадной оказалось темно. Видимо, лампочка перегорела. Осень замерла, внутренне сжавшись.
— Никого нет, — уверенно заявил парень позади неё.
— Откуда ты знаешь? — ворчливо отозвалась она.
— Такие вещи я чую. Идём.
Он снова взял её за руку и повёл по лестнице. Дверь в квартиру Осень открыла своим ключом. И сразу нос к носу столкнулась с Людмилой Прокофьевной.
— И эта с мужиком! — возмутилась соседка. — Не квартира, а бордель! Петровна, иди посмотри на своих дочерей…
— Тётя Люда… — пискнула Осень, заливаясь краской.
Крепкие руки вдруг притянули её со спины.
— Когда некому юбку задрать, то поневоле позавидуешь, да, тёть Люд?
Девочка обернулась, чувствуя, как заполыхало лицо. Эй ухмылялся, прямо и зло глядя на соседку.
— Я сейчас полицию вызову, юный хам! — взвизгнула та.
— Думаешь, один я не справлюсь?
— Это ещё что такое? — из кухни вышла мать. Нахмурилась. — Осень, живо в комнату. Молодой человек, вы…
— Яша, — отозвался Эй, удерживая Осень.
— Яша, будьте добры, уберите руки от моей дочери. И я вас не задерживаю.
— Нелли Петровна, вы только вот посмотрите на эту молодёжь…
— Я не добр, — пояснил Эй, в упор глядя на разгневанную женщину, — и добрым не буду. Но, если бы это была моя дочь, уверен, я бы позаботился о ней лучше. Вы очень плохая мать, Нелли Петровна.
— Вот родите дочь, и тогда поговорим, — процедила та.
Осень обернулась к Эйю:
— Яша? — переспросила с запоздалым недоумением.
— Ты можешь звать меня, как звала, — ухмыльнулся тот. — Говорил же: у меня много имён.