Спустя час или около того, Вера опустилась рядом, ткнулась в подмышку. Но идиллия длилась недолго, уже через четверть часа девушка прервала его сон:
— Ты должен со мной кое-куда съездить.
— М? Ничего, что у меня свои дела есть?
— Послушай, это важно…
— Ну да. Когда тебя такие мелочи волновали. И куда же?
— Хочу кое с кем поговорить.
— А я причём тут?
Вера резко села, одёрнула футболку:
— Ты невыносим! Тебе на всех наплевать! На меня, на мою семью, на…
Герман промычал, тоже поднялся.
— Увидимся вечером, — и направился к двери.
Вера перехватила его за руку.
— Вчера Тёмка позвонил. Он в теме, знает этих тварей. Предложил договориться. Пообщаться. Мирно. Без полиции.
— Не самая лучшая идея, тебе не кажется?
— Папа хочет раскатать эту малолетку, уничтожить, развеять по ветру. И я его понимаю. Но у меня нервы уже не выдерживают. Ей нужны деньги? Я заплачу, ладно. Пусть подавится, шлюха. Жаль, что в наше время брата не отправить учиться в нормальную страну…
— Ты меня не поняла. Договориться до суда — идея сама по себе нормальная. Я вообще за адекватный диалог в любых сферах. Но ты сейчас сама не в адекватном состоянии, Вер. Как ты планируешь разговаривать с девочкой или её матерью вот в таком настрое?
Вера решительно поднялась и принялась одеваться. Руки её тряслись.
— Вот поэтому ты мне и нужен. Чтобы я не убила этих шлюх на месте.
— Вряд ли я смогу помочь, — устало отозвался Герман. — Ты меня несколько часов назад самого едва не убила.
Девушка оглянулась. Губы её дрогнули. Она подошла и провела пальцем по царапине на его щеке. Герман отдёрнул голову.
— Прости, — нежно шепнула она и поцеловала ранку. — У котика боли…
— Перестань.
— Ну, котик… Мне очень нужна твоя помощь. Разве я так часто тебя о чём-то прошу?
Она достала аптечку, промокнула царапину хлоргексидином, налепила пластырь.
— Всё равно ты у меня — самый красивый. А я была злой, очень-очень злой и плохой девочкой. Ты меня накажешь?
И снова поцеловала. Герман отстранил её. Ему отчего-то стало мерзко.
— Хорошо. Едем. С двумя условиями. Первое: ты возьмёшь себя в руки. Второе: если я сказал «стоп», значит — стоп. Сказал: «уходим», значит уходим.
— Я буду послушной-послушной, — она виновато закивала.
Герман вышел.
Он злился. Знал про себя, что далеко не отходчив. Не как Артём, который мог полыхнуть гневом, тут же успокоиться и снова улыбаться, как ни в чём не бывало. Герман закипал очень долго. Но и остывал тоже далеко не сразу. С отцом, например, уже два года не общался. Несмотря на общие усилия вытащить Тёмку из ямы. Не мог простить и всё.
Вера всё это знала и обычно не провоцировала злопамятность своего мужчины, не переходила черту. Но не в этот раз.
На улице резко дул ветер, срывая с клёнов ало-золотистые ладошки и красиво роняя их в лужи. Герман засунул руки в карманы. «Надо к матери заехать. Давно не был», — подумал, исходя из ему одному понятной логики. Когда Вера, тонко благоухая духами, опустилась рядом, и автомобиль тронулся, Герман оглянулся на девушку:
— А причём тут Тёма?
— Не знаю.
— Кстати, ты в курсе, что уголовное дело об изнасиловании не прекращается при примирении сторон? Не тот случай, когда пострадавший может забрать заявление.
— Тварь, — выдохнула Вера.
Герман покосился на неё.
— Имеет ли смысл ехать к противоположной стороне в таком настроении?
— Пусть признается, что всё сочинила.
— А если нет? — уточнил он и переключил передачу.
Вера обернулась к нему. Лицо её покраснело от злости:
— Издеваешься⁈ Виталик просто пошутил. Там какая-то хрень была с поцелуем на камеру. Ну, знаешь, как подростки… Поспорил с друзьями. Да, глупость, не спорю. И теперь эта…
— Не знаю.
— Что⁈
— Не знаю, как это: поспорить с друзьями на девушку
— Фильм «Девчата» из твоей любимой советской классики. Вот так. Детский сад, трусы на лямках. Глупости возраста.
— С каких пор подлость называется глупостью?
Вера скрипнула зубами. Закусила губу и устремила невидящий взгляд вперёд.
Сегодня все светофоры смотрели на них красными глазами. «Может, я и в самом деле слишком строг к мальчишке? — подумал Герман устало. — Может, я сразу родился взрослым? Или всё дело в моей собственной повышенной ранимости? Может, это я какой-то ненормальный?» Он никогда не дёргал девочек за косички. Не понимал: зачем. Портфели носил, да. Когда девочка нравилась.
Наташа — красивая, коротко стриженная рыжая девочка, в которую Герман был влюблён в седьмом классе, так и сказала: «Ты тупой. Слишком хороший, а, значит, что-то в тебе не так».