Осень бросилась домой, не дожидаясь, когда красивая азиатка вернётся за ней в зал. Ей нужны объятия сестры. Такие уютные и надёжные. Прямо сейчас! Сию же минуту! «Вместе мы всё сможем», — говорила ей Алиса, и Осень вдруг поверила ей. И добежала как раз вовремя, чтобы услышать из комнаты яростные обвинения незнакомого голоса, каждое слово которых резало и жгло её гордость.
— Они все так думают, — шептала Осень, сгорбившись. Шла вдоль металлически поблёскивающей Карповки, сама не зная, куда идёт, и пинала камушки. — Все…
Кроме… него. Ну конечно!
У неё ведь есть Яша. Зеркальный ангел. И он точно знает, как всё произошло на самом деле.
— Убей их всех, — всхлипнула Осень.
И ей стало жутко от своих собственных слов. Она зажмурилась, замотала головой, остановилась, вытащила телефон и дрожащими пальцами отправила сообщение на его номер: «Ты мне очень нужен! Пожалуйста!». И телефон сухо проинформировал в ответ: «Вы не можете отправлять сообщения этому абоненту, он ограничил доступ…». Она не поверила. Зашла в мессенжер…
— Ты… ты меня заблокировал? Ты… тоже с ними?
И этот последний удар стал сильнее всех прежних.
Заиграла мелодия, в который раз, и на экране высветилось фото Алисы в голубом шарфике. Осень молча выбросила телефон в урну, натянула капюшон на лоб и пошла вперёд.
— Лучше бы меня прямо там изнасиловали и убили, — прошептала она.
С неба лил дождь, мешаясь с её слезами. Совершенно оглушённая, Осень не смотрела на дорогу. Какой-то автомобиль, чуть зацепив её капотом, громко засигналил, но девочка даже не оглянулась. Ей казалось — она атлант, который держит низкое свинцовое небо Петербурга на своих плечах.
— Я устала, — шептала она, — я просто устала. Очень.
Ботанический сад тянул к ней через решётку оранжевые ветви. Листья падали-падали, но не шелестели, а хлюпали под ногами. Осень дрожала, промокнув насквозь. Она уже не плакала, просто шла. Не потому, что хотела куда-то прийти.
— Такие, как я не должны жить, — прошептала она. — Просто не должны жить.
— А какие — должны?
Девочка чуть повернула голову и увидела слева от себя бомжа. Того самого, который кормил её рассольником в пафосном бизнес-центре. Сил удивляться не было.
— Хорошие, — голос её дёрнулся.
— А что такое — хорошие?
— Просто хорошие.
Осень снова всхлипнула. Грудь прострелило болью.
— Ну вот я — хороший?
— Не знаю. Откуда мне знать?
— А может хороший стать плохим? Или плохой — хорошим?
— Не знаю.
Они молча дошли до берега Невки.
— Мне очень плохо, — пожаловалась Осень. — Я не хочу жить.
— Бывает, — согласился бомж.
Девочка всхлипнула. Дед вдруг обнял её, она уткнулась в его драный ватник и разревелась. И узловатые пальцы погладили светлые волосы.
— Ты плачь, плачь, — шепнул старик, — слезами сердце очищается. Это плохо, когда человек не умеет плакать. Очень плохо.
— Я не знаю, как мне дальше жить теперь…
— Просто жить. «Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу, и долго перед вечером бродить, чтоб утомить ненужную тревогу…», слышала такое?
— Нет.
— Ахматова, Анна Андреевна. Непростая была женщина. И судьба у неё не простая. Да и не бывает их, простых судеб. И простых людей тоже не бывает. И свет, и тьма, всё перепутано в нас. Мы то тянемся к свету, то падаем во мрак…
— Баланс добра и зла?
— Нет такого баланса, девочка. Свет и тьма воюют, а не балансируют. Непримиримо воюют.
И они снова пошли вперёд. Осень продрогла и зубы её застучали.
— Возьмите меня с собой, — попросила она. — Я тоже стану бомжом. Не хочу больше ничего. Буду сидеть и просить милостыню на ступеньках храмов. Греться на теплотрассах. И… и кошек кормить.
— Кошек кормить — это хорошо, — согласился он.
На Гренадерском мосту обнял её, закрывая полой ватника от резких порывов ветра.
Я в сто пятьдесят четвёртый раз набрала Осень. Дома её не оказалось. Матери тоже не было. Соседки ничего не знали, не ведали. И тогда я вдруг поняла, к кому сестрёнка могла пойти.
Яша поднял трубку сразу же:
— Да.
— Это Алиса, сестра…
— Я прочёл.
Точно. При звонке же сразу понятно, кто тебе звонит. Я собрала остатки хладнокровия:
— Осень пропала… Она не у вас?
Меня трясло, и голос совсем по-детски рвался. Трубка молчала.
— Яша, вы меня слышите?
— Да. Вы сейчас где?
Я оглянулась. Но из-за туч и дождя было так темно, что я не смогла прочитать название улицы. Угрюмые дома, угрюмый серый город. Мокрый асфальт. Выдохнула: