Банка выпала из моих рук. Я едва ли не подпрыгнула.
— Напугал? — спросил Артём, обнимая меня и притягивая к себе.
Мне не понравился его голос. Вкрадчивый и какой-то… хриплый, что ли. Возбуждённый.
— Артём, отпусти. Мне надо сделать морс и…
— Потом, Лиса-Лисичка. Сделаешь на полчасика позже… Или не сделаешь. Какая разница?
Я обернулась, вывернувшись из его захвата, но Артём не отпустил. Совсем рядом, перед моими глазами — его помутневшие голубые с расширенными зрачками. Я попятилась, упёрлась попой в стол. Артём следовал за мной.
— Лисичка, — прохрипел парень и потёрся щекой о мой висок, — я так долго ждал…
— Артём, — попыталась я воззвать к его рассудку, — перестань. Мы это уже обсуждали с тобой и…
Он пьян? Но запаха алкоголя не ощущалось.
Внезапно его руки легли на мои ягодицы, подхватили и посадили меня на стол. Я упёрлась ладонями в мужские плечи.
— Перестань!
Но вместо логичного осознания моей просьбы (а скорее запрета), Артём вдруг поймал губами мои губы, а руки его принялись шариться по моей спине, задирая свитер.
— Я так соскучился, — бормотал мужчина, бёдрами раздвигая мои ноги и целую шею.
«Меня сейчас изнасилуют», — тупо осознала я, остолбенев от неожиданности. С одной стороны, это прекрасный эксперимент по анатомии, а с другой… Бездна! О чём я думаю⁈ Я завопила и боднула лбом его лоб. Удар в лоб — один из самых болезненных, но мне не хватило рычага. Артём зарычал, восприняв бодание, видимо, как заигрывание самки перед спариванием. Тогда я просто влепила парню оплеуху. Со всех чувств.
Он отпрянул, я соскользнула на пол. Нашарила что-то на плите и замахнулась на офигевшего мужика ковшиком для варки яиц.
— Артём! Руки вверх, мордой об стол!
Он растерялся. Я смогла миновать его и попятилась к двери.
— Лиса, ты куда?
— Спасибо за гостеприимство. Мы переезжаем. Было очень приятно…
Но тот вдруг буквально прыжком преодолел расстояние, схватил меня за плечи, встряхнул. Лицо его стало злым. Глаза сверкали, губы кривились. И эти странно, неподвижно расширенные зрачки…
— Никуда ты не пойдёшь! Думаешь, вот так вот: использовала и выбросила? Ну уж нет! Не на того напала, шлюха. Такая же, как твоя сестра. А платить по счетам кто будет?
— Отпусти мои руки, — миролюбиво предложила я, — и я заплачу.
Артём рассмеялся.
— Мне не нужны твои деньги. И ты это знаешь. Мне нужно кое-что другое. И ты мне это дашь. Сегодня. Сейчас. А ты думала, можно вот так: жить у мужчины, иметь с него всё и ничего не давать взамен? Бесконечно водить за нос обещаниями и жалостными сказками?
Он был очень сильным. Неприятно сильным. И ещё он был пьян, хотя запаха алкоголя не было. И в голубых глазах плясало безумие.
— Ты не похож сейчас на себя, — прошептала я, пытаясь понять, что с ним.
— Это ты виновата. Ведь ты игноришь меня, когда я похож на себя, да, Лисёнок? Добрый и покладистый Артём — это так удобно! Можно сесть на шею и поехать. И ехать, сколько нужно… А вот нет. Есть и другой Артём. Вы же, девки, обожаете сильных мужчин, да?
И парень, которого я считала искренним другом, притянул меня к себе с явным намерением доказать свою мужскую силу.
Глава 20
Зверь
После встречи с Мари Герман не торопился домой. Вера ушла, хлопнув дверью, злая, как чёрт, ещё вчера. По сути это был разрыв, даже если девушка не поняла этого. Впрочем, вряд ли тут можно было чего-то не понять.
— А если бы это был твой брат! — кричала она.
— Даже если бы это был мой сын, — отрезал тогда Герман. — Я бы привёл его за руку и сдал. И жаль, что не мог бы сесть с ним. Потому что вина за то, что из ребёнка вырос мерзавец, на родителях.
— Ненавижу тебя! Принципиальный и бессердечный пень! Значит, ты против блата, да? Так а что же принимаешь его от моего папы, а? Может, попробуешь без него получать госзаказы? Или это другое?
И она ушла.
Герман долго курил на балконе, а затем поехал в полицию в слабой надежде, что-то узнать там. И увидел Алису. Та шла в сопровождении невысокого светловолосого паренька, и, глядя на её усталое лицо, Герман вдруг понял: им нужно поговорить. О чём, зачем, что он может сделать для этой девушки, он не знал, но… «Она — девушка Артёма», — напомнил себе на всякий случай.
И замер: то есть, он нуждается вот в этом напоминании?
Они долго гуляли по Петроградке, по Заячьему, затем повернули на Васильевский. Герман говорил-говорил, неожиданно для себя сделавшись болтуном. А, главное, совсем не о том, понимал это, но не мог остановиться. Может потому, что её глаза сияли внимательно и доверчиво?