— Извольте изъясниться этично.
— Ты! Ты, дрянь такая, присосался к моей семье и пользовался всеми благами, пока всё было хорошо, но стоило случиться мелкой неприятности, сразу решил вильнуть в сторону⁈ Бросить Веру, плюнуть в колодец…
Герман прислонился к косяку, расслабившись. Скрестил руки на груди.
Продавить его на совесть пытался ещё отец. «Я тебя вырастил, выкормил, ради чего? Ради чего столько финансов вложил в твоё образование? Бессонные ночи…». Последний такой разговор произошёл полгода назад, когда Павел Аркадьевич осознал свой провал в воспитании младшего сына и тот факт, что Артём вряд ли когда-нибудь станет достойным наследником одной из крупнейших строительных фирм страны.
Верин отец приблизился вплотную, тяжело дыша:
— Решил соскочить с тонущей подводной лодки, сынок? Остаться чистеньким, белым и пушистым? Вот только ничего не выйдет! Я раздавлю тебя, как таракана.
— Максим Петрович, — холодно прервал его Герман. — Вы находитесь в моей квартире. Будьте любезны перейти к конструктивному разговору, или вы вынудите меня вызвать полицию.
Тот зло рассмеялся:
— Полицию, говоришь? Очень страшно, мальчик, очень страшно. Я аж побледнел весь и трясусь. Трахал мою дочку, имел и её, и заказы с меня…
— Попрошу вас избавить меня от выслушивания подобных выражений о Вере. Что касается заказов, тут мы с вами оба имели свой интерес, разве нет? Вы скидывали мне работу, которую я выполнял качественно и недорого. Мы оба были заинтересованы в сотрудничестве…
— Да я из жалости подкидывал твоей фирме кости, мальчишка! Чтобы ты с голоду не сдох… Таким желторотикам в нашу сферу не пробиться. И ты об этом знаешь.
Герман нахмурился. Максим Петрович буквально нависал над несостоявшимся зятем.
— Что? — шипел он. — Думаешь, что зарекомендовал себя с лучшей стороны, и теперь сможешь плыть сам, без меня? Просчитался ты, засранец. Крупно просчитался. Никто не станет давать заказы человеку, чей брат — наркоша.
— Вы сейчас угрожаете поднять историю лечения Артёма от наркологической зависимости? — уточнил Герман.
Ему вдруг захотелось ударить кулаком в этот бугристый нос, широкий, словно картошка. Крепкая, качественная, сельская картошка. Губа нервически задёргалась, но Герман усилием воли взял себя в руки. Максим Петрович рассмеялся. Зло, высокомерно, торжествующе.
— Нет, Геша. Я обещаю тебе скандал с твоим мелким говнюком, валяющимся в наркотической блевотине вот прямо сейчас, в эту минуту…
Герман побледнел. Развернулся и бросился прочь, не отвечая на несущиеся оскорбления. Звонить начал из лифта. Ни Артём, ни Мари не отвечали. Продолжил из авто, включив автоматический дозвон и пихнув телефон в держатель. Сжимал челюсти до хруста, но руки оставались спокойными, а взгляд — внимательным.
— Ну же… Мари… Маша, Машенька, возьми трубку, — шептал Герман.
Чёрт! Чёрт! Надо было увезти их сразу… Почему он не подумал о возможности рецидива? Почему⁈ Потому что прошло уже десять месяцев, как брат завязал? Потому что это его Тёмка? Озорной хвастунишка, рубаха-парень, баловень судьбы, легкомысленный плейбой и любимчик отца? В сущности добрый, но безответственный прожигатель жизни? Тёмка, притащивший в пятом классе трёхногую шелудивую собачку и потом затаскавший её по ветеринарам?
«Не сейчас, — осёк себя холодно. — Время для покаяний будет. Не сейчас». И набрал единый номер МЧС.
«Есть два простых удара, способных дезориентировать насильника, — когда-то вещал Кот, вися на согнутых ногах на окне вниз головой, — в лобешник и в пах. Про пах я тебе, Мари, ничего не говорил, учти. Это не по-рыцарски. Мужик мужика никогда не ударит в пах. И никогда не сдаст это слабое место какой-либо женщине. Мы делаем вид, что не знаем про его уязвимость».
И сейчас, позволяя жадным рукам шариться по моему телу, я вдохнула поглубже и ударила коленом именно в это запретное место и лбом тотчас в переносицу. Артём согнулся, захрипев. Я бросилась в комнату к Осени и столкнулась с девочкой на пороге.
— Тебе звонят, — сонно сказала та.
— Тварь! — заорал Артём и рванул к нам.
Я швырнула в него первым попавшимся под руку, схватила Осень, ворвалась в нашу комнату и захлопнула дверь. Привалилась к ней всем телом. Артём ударил. Осень тоненько завизжала, попятилась.
— Тащи сюда стол или что-то ещё, — крикнула ей я.
Но сестрёнка, трясясь, словно осенний лист, схватилась за голову и, задыхаясь, лишь жалобно запищала. «Паника, — поняла я. — Рецидив». Нужно было вызывать полицию. Уж до приезда служителей закона мы как-нибудь продержимся. Вот только от двери, вздрагивающей от ударов, мне не отойти. Девочка же, упершись в стенку, сползла по ней, сжалась в комочек и явно пришла в невменяемое состояние. И тут я поняла, чем именно швырнула в озверевшего Артёма. Дура! Телефон бы мне сейчас ой как пригодился…