* * *
Незадолго до заката солнца перед роскошным домом Куршана произошло одно незначительное происшествие: удачливый вор Длинный Анто, в последнее время бывший чуть ли не приятелем знаменитого разбойника, не дойдя всего-то пяти шагов до ворот, подвернул ногу и упал. Привратник видел, как это случилось, и поспешил на помощь бедняге. Он попытался поднять его с земли, но тот так извивался, стонал и выл, что справиться с ним не было никакой возможности. Тогда привратник подозвал охранников, и втроем они втащили Анто сначала в сад, а затем в дом.
Конечно, будь на его месте простой прохожий, он бы так и валялся в пыли, но бритунийца здесь хорошо знали. Не раз он пивал с хозяином его лучшее вино, не раз вкушал с ним его чудесные яства, не раз перебирал струны на его дорогой лютне — Куршан благоволил к нему настолько, насколько было способно его сердце, маленький красный комочек из дерьма и камня, замурованный в груди разбойника.
Один из слуг немедленно побежал к господину с печальным известием, и Куршан вскоре прибыл из внутреннего дворика в дом.
— О, горе мне! — возопил он, простирая руки к небесам. — О, горе! За что боги так наказывают меня, благочестивейшего из благочестивых, за что я должен испытывать такие страдания, глядя на корчи лучшего друга моего!
После этой пламенной речи он опустил руки и деловито осведомился у слуг:
— Что с ним?
— Ногу подвернул, господин, — с поклоном отвечал привратник.
Длинный Анто в подтверждение этих слов взвыл так, что разбойник вздрогнул и едва не бросился бежать.
— Печаль в моем сердце, — пробормотал он, — никогда не пройдет. Почто сломал ты ногу около моего дома? Неужто не мог пройти за угол?
— Увы, достопочтенный Куршан, увы, — вздохнул Длинный Анто. — В тот злосчастный миг, когда проходил я мимо твоего обиталища, странная мысль посетила меня: а не отпал ли у несравненного Мухруза хвост?
— С чего ты взял? — недовольно фыркнул Куршан.
— Видел во сне, — быстро ответил вор. — Видел, будто с севера налетел буйный ветер, ворвался в дом твой и оторвал у Мухруза его прекрасную черную метелку, коей так мило прикрывает он свои великие достоинства снизу. Оторвал, охальник, и забросил в сточную канаву.
— О-о-о? — удивился и встревожился разбойник. — Да так ли это?
— Так, уважаемый. И вот я в волнении замедлил шаг, а в глазах у меня помутилось и…
— Да-да, — услужливо подтвердил привратник, — он замедлил шаг, споткнулся о камень и рухнул в пыль.
С душераздирающим воплем Длинный Анто повернулся на скамье, вперил умоляющий взгляд в Куршана.
— Позволь мне остаться у тебя до утра, любезный друг. Едва боль моя утихнет, я уйду, вспоминая о тебе с любовью и благодарностью.
Разбойник нахмурился. Он терпеть не мог, когда чужой человек на ночь оставался в его доме, но обещание Анто вспоминать о нем с любовью и благодарностью решило дело.
— Могу ли я отказать тебе, о чахлая роза Бритунии? Оставайся, только расскажи мне еще раз твой сон. До сих пор с хвостом Мухруза ничего не произошло, но вдруг он и впрямь отвалится? Я не переживу такой беды.
Длинный Анто важно принял из рук слуги серебряную чашу с красным аргосским вином, расположился на скамье поудобнее и, дождавшись, когда Куршан займет место в кресле, начал пересказывать ему свой сон.
* * *
На рассвете следующего дня вор пришел на постоялый двор, известный в Шадизаре тем, что там по ночам происходили блошиные скачки. Длинный Анто сам не раз ставил на Пфаль-Митилену-Гво — блоху, выкрашенную хозяином в цвет ночи, — и никогда не уходил без выигрыша, впрочем, совсем небольшого.
На сей раз он даже не вспомнил о скачках. Взлетев по ветхой лестнице на второй этаж, он пробежал по грязному темному коридору до конца, остановился перед обшарпанной дверью и дважды с силой треснул по ней кулаком.
С той стороны послышался лязг дверного засова, скрип петель, а потом в коридор вдруг выпрыгнула растрепанная девица с пылающими щеками и предовольной улыбкой на розовых устах. Она кинула на вора быстрый лукавый взгляд и проворно поскакала туда, откуда только что явился он.
Анто вошел в темную тесную комнату. Там, на тахте, возлежал Конан. От него несло, как от винной бочки, черные длинные волосы были спутаны, глаза тусклы, туника разодрана, а на обнаженной груди алели три короткие царапины. Зато настроение киммерийца явно было превосходно.
Он махнул рукой новому приятелю, приглашая его сесть на край тахты.
— Ну? Хорошо ли тебе спалось в доме Куршана? — с усмешкой спросил варвар.
— Ах, Конан, я вовсе не спал! — воскликнул Длинный Анто, хватая наполовину опорожненную бутыль и делая два больших глотка. — Сначала толстяк донимал меня беседой о своей красоте, потом слуги передрались из-за пары рваных туфель, потом глупый петух заверещал во всю глотку, а потом я и сам не мог уснуть. И ты знаешь почему! Говори же скорей, как удалось тебе задуманное нами предприятие и удалось ли! Говори, я в нетерпении!
— Ха, — сказал Конан, пожимая плечами. — Еще бы не удалось!
— О-о-о… — с облегчением простонал Анто. — Какое счастье… Какое счастье!.. Ну, чего ж ты ждешь, северянин? Поведай мне об этом приключении!
— Погоди…
Киммериец легко поднялся, сунул руку под тахту и выволок оттуда мешок, из коего вынул и положил на низкий стол всякого рода снедь. Вор с удивлением и восхищением узнал то, что прошлым вечером едал в доме Куршана.
— Ну, Конан… — Он покачал головой и улыбнулся.
А Конан уже ловко забрасывал в рот куски, глотал их, почти не жуя, и на приятеля не смотрел. Однако самодовольная ухмылка не сходила с его губ. Он и сам знал, что провернул это трудное дело как нельзя лучше, но восторг в голубых глазах Длинного Анто был ему весьма приятен.
Наконец он закончил трапезу, допил вино из бутыли и, словно отпрыск благовоспитанных родителей, вытер подбородок и рот рукавом туники.
— Я рад, что встретился с тобой, парень из Бритунии. Вдвоем мы неплохо потрудились, — сказал наконец Конан, и Анто порозовел от удовольствия. — Когда я услышал, как ты вопишь перед воротами дома, я чуть было не поверил, что ты и впрямь расшибся. Голос у тебя уж больно громкий.
Тут вор совсем закраснелся. Он не ожидал похвалы от столь сурового мужа, как киммериец. Впрочем, тот более не собирался его хвалить, а начал свой рассказ о прошедшей ночи:
— Когда парни поволокли тебя в дом, я быстро прошел в сад, а оттуда — к наузу. Ты оказался прав: его окружают густые высокие кусты патилы, которая воняет так, что заглушает все прочие запахи. Потому, наверное, пес не учуял меня, хотя прошелсовсем близко. Тогда с ним шли два охранника, и я решил подождать — кто-нибудь из них точно успел бы крикнуть, и вся наша затея провалилась бы, не начавшись.
— Ты верно поступил, Конан, — похвалил его Длинный Анто, который никак не предполагал в этом буйном варваре такой выдержки.
— Еще бы не верно, — ухмыльнулся Конан, — Вот и вышло: едва я съел кусок хлеба, что завалялся в кармане моих шаровар, как пес уже шел обратно, и шел без охранников. Посидел, поглядел по сторонам, а после сунул морду в науз и начал лакать воду. Вот тут-то я и подобрался к нему.
— Надеюсь, ты не убил его? — с тревогой в голосе спросил вор.
— Нет, — успокоил его киммериец. — Куршан — дерьмо, но и такое дерьмо не станет менять живого пленника на мертвую собаку. Я просто схватил его сзади за шею и немного придушил. Потом обвязал веревкой его морду, чтоб не вопил и не кусался, и затолкал в мешок. Вот и все.
— Все? А как ты вышел обратно? Ведь привратник к тому времени уже снова стоял у ворот. И охранники тоже… Почему не подождал утра? Тогда бы смог выйти следом за мной.
— Кром! Да я и не ходил больше к воротам! Я только прошел в дом и забрал со стола половину жратвы этого жирного недоумка, а после того вернулся в сад, перелез через стену…
— О-о? Но ведь стена так высока!..
— Только с той стороны. А в саду деревья упираются в нее ветками…
— Так ты залез на ветку и с нее перебрался на самый верх стены?
Конан не ответил, а только фыркнул. Для него не представляло труда одолеть и более высокую стену, снаружи или внутри — все равно. Не раз ему приходилось карабкаться даже на отвесную гладкую скалу, но прошедшей ночью он не мог рисковать. Если бы в саду оказался кто-либо из челяди Куршана, он непременно поднял бы шум и весь план сорвался бы в тот же момент.