Зерновоз шел неровно, его нос все больше заносило вправо, прямо на скопление судов, сцепленных бортами и пришвартованных к одному из длинных пирсов Родоса.
-- Левый борт, табань!
Громоподобный голос проревса[34]
был хорошо слышен даже на берегу, в стадии от стронгилона. Мощный слитный выдох гребцов был ему ответом. Весла левого борта рухнули в воду и замерли неподвижно, возле правого борта море вспенилось бурунами. Зерновоз начал медленно уходить влево. Слишком медленно.
-- Нет, не успеет отвернуть, -- Эвдор, крепкого сложения моряк, одетый в поношенный хитон, наблюдавший с берега эту картину, повернулся к своему собеседнику, обнажив в улыбке ряд не слишком белых зубов. Зубов кое-где не хватало, -- медленно разворачивается, места не хватит.
-- Я думаю, успеет, смотри, почти миновал, -- собеседник Эвдора, исполненный достоинства, богато одетый человек, поглаживал окладистую бороду. Оглянулся куда-то назад, суматошно замахал руками, -- как ты несешь, олух, как ты несешь! Побьешь мне все кувшины! Дропид, куда ты смотришь!
Бритоголовый, кряжистый надсмотрщик в кожаной безрукавке, оскалился, выхватил из-за пояса кнут, подскочил к группе рабов, вереницей спускавших по шатким сходням со стоящего у причала аката[35]
большие тюки и амфоры, стегнул одного из них и выругался. Купец удовлетворенно отвернулся, вновь приобретя солидный облик.
-- Заклад? -- живо протянул ему руку моряк, -- на "оленя"?
"Оленем" называлась серебряная тетрадрахма[36]
с изображением царя Митридата в профиль на одной стороне и пасущегося оленя, на другой.
-- Идет, -- усмехнулся купец.
-- Сразу давай, -- засмеялся Эвдор, -- в чем-чем, а в этих делах я никогда не ошибаюсь.
-- Поглядим.
-- Ну-ну, -- моряк повернулся в сторону зерновоза, сложил ладони раструбом у рта и прокричал. -- Эй, на корме? Весло тебе в заднице зачем? Давай, шевели задом, первый раз замужем, да?!
Купец скривил губы, искоса глядя на веселящегося моряка. Несколько человек поодаль, так же, как и они, праздно наблюдающих эту сцену схватились за животы.
-- Тебе бы в театре, в хоре, петь, -- заметил купец, -- голосина-то у тебя.
Над бортом появилась чернобородая физиономия кормчего, он бегло оглядел берег и погрозил кулаком. Моряк согнулся пополам от смеха. На верхней палубе зерновоза пошло какое-то движение. К кормчему подлетел человек, и что-то закричал ему прямо в ухо. Тот немедленно исчез. Через секунду раздался рев проревса:
-- Табань! Оба борта табань, бездельники!
Весла уперлись в воду, но зерновоз по инерции прокатился еще половину плетра[37]
. Потерял ход он, уже почти врезавшись в связку крутобоких торговых парусников.
-- Давай деньги, -- протянул руку моряк.
-- Нет, еще поглядим, -- возразил купец, -- я думаю, они развернутся.
-- Не на что тут уже глядеть, -- проворчал моряк.
-- Нужно немного отдать назад, а затем снова вперед и влево, -- с видом знатока проговорил купец.
Эвдор усмехнулся. Возле зерновоза появилась маленькая лодочка. В ней сидело двое людей. Один из них, проворно взобравшись на палубу стронгилона, протянул кому-то из команды толстый канат и так же быстро спустился вниз. Лодка исчезла. Через несколько минут, возле медленно дрейфующего судна, появилась десятивесельная эпактида[38]
.
-- Сейчас канатом зацепят, давай деньги, -- моряк нетерпеливо совал ладонь прямо в лицо купца.
Купец раздраженно отмахнулся от него и огорченно повернулся к одному из своих, стоящих поодаль помощников. Щелкнул пальцами. Помощник подбежал к нему, на ходу развязывая толстый кожаный кошель.
В подтверждение слов Эвдора, эпактида, осторожно маневрируя, стала удаляться от зерновоза. Между кораблями из воды возник буксирный канат, натянулся. Стронгилон вздрогнул и начал разворачиваться.
Купец, поджав губы, отсчитал в ладонь Эвдора три римских денария.
-- Чего-о?! -- возмутился моряк, -- договаривались на "оленя"!
-- У меня только римские, -- пробурчал купец, -- у менял идут как три денария за тетрадрахму.
-- За какую, родосскую? Да в ней четыре денария, а в аттической все пять!
-- Пять? -- возопил купец, -- богов побойся! Четыре денария, больше не дам!
-- Ладно, -- усмехнулся Эвдор, скосив глаза на борт купеческого судна, украшенный изображением черной лошади, -- давай четыре.
Купец, как видно, был не из захудалых. Не каждый из торгашей возил товары на весельном акате, команда которого, за счет гребцов, была гораздо больше команды парусника. А всем надо платить. Зато нет зависимости от ветров и выше шансы уйти от пирата. Поэтому акат был популярной посудиной, хотя позволить себе подобное владение могли лишь зажиточные купцы. Что, впрочем, не делало их менее скупыми.