— Ты ведь можешь дать им приметы Клайда? Что если он попадется им на глаза? И скажи им, что он совершенно безобиден.
— Идет, — сказал Кевин. — Я распоряжусь, чтобы они смотрели во все глаза, не попадется ли где безобидный волк.
Кевин, конечно, насмешник. Но я думала, что он поможет или по крайней мере постарается помочь. По-моему, он немного сохнет по мне. Но я все же не стала просить его поговорить обо мне или о Баке с двоюродным братом. Я предпочитала больше не касаться этой темы. Мои объявления возымели действие. Телефонные звонки начались утром.
— Собака была большая? — спросила я звонившую из Соммервиля женщину, которой показалось, что она видела Клайда.
— Немного меньше Билли, — сказала она.
— А что за собака Билли? — спросила я. Она рассмеялась:
— Билли не собака. Он мой сын.
Билли было четыре года — слишком мал, чтобы быть больше Клайда.
В тот день, когда, то и дело свистя и зовя Клайда, я шла с Рауди по Эпплтон-стрит в сторону реки, мы натолкнулись на Мими Николз. Впервые за время нашего знакомства она была одна и в одежде из материала, поддающегося определению, — тяжелого хлопчатобумажного джерси, по крайней мере мне так показалось. Я, конечно, шла пешком, а она, конечно, прогуливалась. Для моциона. В костюме. Разве в «Нейман-Маркус» продаются тренировочные костюмы? Если да, то они, наверное, называются «одежда для стройности» или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, ее бледно-серый наряд был приобретен именно там, если не в «Баунти». И конечно, ее обувь тоже была специально разработана для моциона, а не для того, чтобы просто ходить нога за ногу. В Кембридже понимают, что одна миля, проделанная в костюме и обуви Мими, равняется десяти милям в старой штормовке, джинсах и прогулочных башмаках. Однако она была как всегда мила и сразу вспомнила мое имя.
— Это Рауди, — сказала я, отлично зная, что она забудет его имя, как только мы расстанемся.
— Сибирская лайка? Да он у вас красавец! — воскликнула она.
Либби права. Она ничего не понимает в собаках. Во-первых, сибирскую лайку называют сибиряком, а во-вторых, как вам уже известно, Рауди им не был.
— Благодарю, — ответила я и, объяснив ей, что такое маламут, рассказала про Клайда, который, не ровен час, мог попасться ей на глаза. С точки зрения цен на недвижимость ее дом отстоит от моего миллиона на два долларов, а с точки зрения географии — всего на два или три квартала.
— Это ужасно, — сказала Мими. В голосе ее звучала неподдельная искренность. — Что я могу сделать? — словно про себя добавила она, и я поняла, что она привыкла выслушивать просьбы о помощи, выражавшейся предпочтительно в трех- или четырехзначных цифрах. — Реджи, — сказала она. — Он специалист по таким делам. Он все может. По-моему, сейчас у него никого нет, но иногда он находит потерявшихся собак. Он находит для них хозяев.
По подъездной дороге Рауди и я проследовали за Мими к заднему двору ее дома, где я увидела флигель по меньшей мере комнат на тридцать, четыре длинных, залитых бетоном вольера для собак и настоящий собачий дом, в котором они жили. Если бы у Мими вдруг возникли финансовые затруднения, она могла бы выдворить оттуда пойнтеров и брать по шестьсот, а то и по восемьсот долларов в месяц за каждую их квартиру.
Саншайн и еще один кобель стояли в своих вольерах и лаяли. Как я узнала потом, второго пойнтера звали Реджис. Он был охотничьей собакой Эда Николза. Третий пойнтер, низкорослая сука, подбежала к воротам своего вольера; она вся дрожала и тут же помочилась. Рауди гарцевал на поводке — снисходительно, как то и положено собаке, старшей по рангу, — приветствуя двух кобелей, и вместе с тем не упустил случая воспользоваться жалким положением бедной суки, чем до смерти напугал ее.
— С Зип это случается, — сказала Мими извиняющимся тоном. Из-за поднятого собаками шума я едва расслышала ее. — Либби говорит, что она не может сдержаться. Она над этим работает.
Либби была очень тактична. Может быть, хоть и маловероятно, проявляя бесконечное терпение, Либби смогла бы вылечить непроизвольное мочеиспускание — так это называется, — но горбатую спину, неправильный прикус и птичью грудь бедняжки Зип ей не удалось бы исправить. Должно быть, Мими прочла выражение моего лица.
— Я сама купила ее, — сказала она. — В зоомагазине. У нее есть документы. (Наличие документов ровно ничего не значит. Достаточно посмотреть на Зип) — Реджис был охотничьей собакой моего мужа, и после смерти Эда я стала брать его в дом для компании. А потом однажды, чисто импульсивно, решила, что ему нужен товарищ, выбежала и купила Зип. Обычно я так не поступаю.
— Как вы нашли Либби? — спросила я в основном затем, чтобы вовремя остановиться и не прочесть лекцию о вреде зоомагазинов. Да-да, именно вреде — я знаю, что говорю. Самое большее, что я куплю в магазине, где продают щенков и других животных, — это поводок или ошейник. — Рауди, прекрати. Тихо.
— Ее нашел мой отец, — ответила Мими. — Она была на Вестминстере, и там ее кто-то ему порекомендовал. (Для собачьих выставок Вестминстер то же самое, что Дерби в Кентукки для лошадиных бегов.) — Я знала, что Зип необходима помощь, и ей лучше, гораздо лучше. Да и Реджи к ней прекрасно относится. Либби где-то здесь. Либби!
В задних дверях дома появилась Либби, следом за ней шел Реджи. Хотя у обоих рубашки были заправлены, а джинсы застегнуты, мне показалось, что собачий лай поднял их обоих с постели, чего Мими скорее всего не поняла.
Раньше я всего пару раз слышала, как Реджи говорит, и сразу подумала, что он родом из самых восточных районов штата Мэн, округа Ханкок или Вашингтон, к северу от Элсворта и Бар Харбор, дальше которых туристы не забираются. И я не ошиблась.
— Вы из Мэна? — спросила я после того, как все поздоровались друг с другом.
— Родился в Пембруке, — ответил он. — Округ Вашингтон. Забытая Богом дыра. Вы о ней, наверное, и не слыхали?
— Нет, слыхала. Это недалеко от Деннисвилля, — сказала я. — Я бывала даже на водопадах-перевертышах. Дважды. Но только раз видела, как они перевертываются.
Реджи рассмеялся:
— Никогда там не был. Я вырос в Машиасе.
Его приятный, глубокий смех очень соответствовал его внешности, но я заметила нечто такое, что меня вовсе не удивило в молодом парне, выросшем в тех местах, — зубы слишком ровные и белые, явно не настоящие. Ему еще повезло, что у него вообще есть зубы, пусть даже искусственные. Округ Вашингтон с его бескрайними непроходимыми лесами и черничными пустошами, вполне оправдывающими свое название, суров, дик и прекрасен, но и донельзя беден. Основной источник дохода его жителей — пособия по безработице да те крохи, которые они выручают от продажи черники и рождественских венков. Этого не хватит на оплату счета обыкновенного зубного врача, не то что протезиста.
Мими рассказала про Клайда. После того как каждый высказал свое сочувствие, Реджи задал мне кучу вопросов о том, как Клайд выглядит, какого он нрава, куда он мог отправиться. Он оказался первым человеком после Бака и меня, который понимал, чем грозит исчезновение Клайда, и который был готов помочь мне в его поисках. Всякий, кто смог перебраться из округа Вашингтон, штат Мэн, почти что на Брэтл-стрит — даже на задворки дома почти на Брэтл-стрит, — чемпион по выживанию. Кроме того, он как следует повозился с Рауди, который сел, положил обе лапы в ладони Реджи и вылизал ему лицо.
Глава 11
Едва я успела вернуться от Мими, у меня в дверях появился Де Франко. — Хо-хо, — сказал он. — Частенько же вас не бывает дома. Последнее время вас никак не застать.
— Да. Пытаюсь разыскать пропавшую собаку.
Моя верная опора, мой свирепый телохранитель подошел сзади, обнюхал брюки Де Франко и развалился на линолеуме. Затем перевернулся на спину и задрыгал лапами в воздухе.
— Он нашелся, хм?
— Нет. Собственно, пропала собака моего отца.