Она снова тяжело вздохнула. Пес устроил голову на ее вытянутой ноге и заглянул ей в глаза. Она положила руку ему на загривок. Если мать когда-нибудь объявится — придет посмотреть, какой стала ее дочь, надеялась Элизабет, — она останется довольна. Дочь всю жизнь пыталась заменить ее. В детстве играла в хранительницу очага, а теперь на самом деле занимается домом. Элизабет с удовольствием готовила и убиралась, а журналы по домоводству, к неудовольствию отца, привлекали ее куда больше медицинских.
Гладя пса по голове, она размышляла, что в некотором смысле они с ним похожи. Никто из людей, окружавших его, не знал, откуда взялись его страхи, каковы его мотивы и желания. Так же и с ней: встречая ее на улице, люди не догадывались, что она собирается стать хирургом-кардиологом, чтобы не разочаровать отца и дедушку, заставить их гордиться собой, и ничего важнее их любви в ее жизни нет.
Мысли Элизабет вернулись к собаке. Отец всегда утверждал, что собаки не умеют мыслить, как люди. Они живут настоящим, не способны думать о прошлом или будущем. Но в этих рассуждениях было что-то не так. Этот пес помнит ее после стольких недель разлуки. А если он смог ее запомнить, почему не может помнить о других вещах — тех, что потерял в прошлом?
Она почувствовала, как пес напрягся под ее рукой, затем поднял тяжелую голову, и взгляд его напугал ее. В чем дело? Это она виновата? Он собирается на нее напасть?
Лай собак заглушал прочие звуки. Полосатый пес сердился не на нее — он смотрел в сторону, в глазах его появилась ярость. Губы задрожали, он злобно рычал. Встревожившись, Элизабет медленно поднялась на ноги. Пес, наверное, думал, что его опять будут мучить, как в прошедшие несколько недель. Она проследила за его взглядом и увидела возле клетки девушку. Ту самую, что помогла ей найти ведро и швабру, когда пес впервые здесь появился.
— Привет! — Девушка махнула рукой и открыла дверцу, наклонившись, чтобы сказать что-то. Дамиан среагировал мгновенно. С трудом встав на ноги, он рванулся к выходу — глаза злые, хвост опущен. Элизабет непроизвольно придержала его.
— Спокойно, — велела она. Пес остановился.
— Привет! — снова крикнула девушка, казалось, не обращая внимания на реакцию собаки. — Как дела?
— Вы пришли за ним? — холодно спросила Элизабет.
— О нет. — Та улыбнулась. — Профессор Хоффман позвонил и попросил узнать, на месте ли пес. Хочет зайти проведать его.
Элизабет побледнела. Виктор Хоффман придет за своим псом. Значит, она больше никогда его не увидит. Добро бы он забрал собаку в хорошее место, но как он вообще мог оставить ее здесь? Доктор Севилл сказал: «Это песик Хоффмана», — но разве нормальный человек позволит стрелять в свою собаку?
— Он придет его забрать, да?
— Не думаю. Он просто заходит иногда на него взглянуть. Ни разу не уводил его отсюда, насколько мне известно.
— Когда он придет?
— Не знаю. Просто позвонил и попросил проверить клетку. Думаю, сегодня или завтра.
— Виктор Хоффман — вы знаете, чем он занимается?
— Кажется, изучает диких собак, их поведение, что-то в этом роде. Он приятный человек, — добавила девушка, прежде чем закрыть клетку и уйти.
— Диких собак, значит? — Девушка и пес посмотрели друг на друга. Элизабет кивнула, найдя подтверждение собственным мыслям о скрытых мотивах, берущих начало в прошлом. — Значит, ты кое-что от меня скрываешь, дикарь? — И она иронически усмехнулась.
Постояв еще чуть-чуть у дверцы и поглядев на грубые швы у пса на лапах, она повернулась и ушла.
глава 3
…но сражающийся пес, с его исключительной
бессловесной любовью и беспредельной отвагой,
заслуживает нашей любви и уважения.
В тот вечер Элизабет не могла ни на чем сосредоточиться. В девять вечера она и двое мужчин устроились в холостяцкой гостиной, обставленной темной мебелью, где они обычно проводили вечера за чтением. Ей захотелось испечь яблочный пирог — это занятие всегда ее успокаивало.
Она смотрела на мерцающий огонь в камине и слушала, как струи дождя стекают по оконному стеклу. Она прикидывала, когда ляжет спать, если начнет печь пирог прямо сейчас. Может, это гроза делает ее такой раздражительной?
Дэйв углубился в журнальную статью, Билл читал вечернюю, газету. Элизабет молча отложила книгу и уставилась на нежные голубые язычки газового пламени. Пирог затевать действительно поздно. Вдруг она представила себе, что перед камином лежит пес, положив голову на лапы, и смотрит на нее своими загадочными карими глазами. Она тряхнула головой, и видение пропало.
Элизабет встала, взяла стакан Дэйва и ушла на кухню. Порылась в холодильнике, ничего не нашла на свой вкус и с ненавистью посмотрела на корзинку с яблоками. Вернувшись в гостиную, она поставила полный стакан рядом с Дэйвом. Тот поблагодарил, даже не взглянув на нее. Подогнув под себя ноги, она уселась на диван, теребя подол рубашки.
— Что-нибудь не так, Эл? — Дедушка, отложив газету, смотрел на нее поверх очков.
— Да нет. Просто тревожно. Какой ливень, а?
Билл сложил газету.
— В такую ночь не стоит бродить по улицам, это уж точно. — Он не сводил с нее взгляда.
— Думаю испечь пирог. Не составишь мне компанию?
— Конечно.
Они встали и ушли на кухню. Элизабет высыпала муку и стала готовить тесто. Билл сел на стул, по-прежнему наблюдая за ней.
— Я знаю тебя не первый год, Элизабет, и я вижу, когда тебя что-то беспокоит. Если хочешь, можем поговорить об этом.
Элизабет с преувеличенным вниманием занималась тестом. Она очень хотела рассказать, что ее мучает, но чувствовала, что с Биллом и Дэйвом обсуждать это стоит в последнюю очередь.
Может, я к ним несправедлива. Может, Билл что-нибудь придумает, так всегда бывало раньше.
Он был ее лучшим другом. Он вырастил ее и был ей ближе, чем отец.
— Ладно. Вообще-то я не хотела говорить — мне кажется, тебе это не понравится. — Ее испачканные мукой руки сновали над столом, словно умоляя его понять. — То есть я не могу отделаться от кое-каких мыслей. Хотя это ерунда, конечно.
— То, что важно для тебя, важно и для меня, Элизабет.
— Ох, спасибо тебе. Помнишь собаку? Я говорила о ней за ужином. Истощенного пса? — Билл помотал головой, но она все равно продолжала: — Ну, его вылечили, он теперь в общем отделении, где все собаки, я его там видела.
Она умолкла, поскольку дальше пришлось бы или снова врать, или подставить себя под удар. Не хотелось обманывать деда, поэтому Элизабет глубоко вздохнула:
— Я не говорила вам — знала, что Дэйву не понравится, — но я работаю хендлером. Занимаюсь с собаками по два часа в день, между занятиями. Ухаживаю за ними, ну, ты знаешь…
Лицо деда не изменилось — казалось, он хотел выслушать все до конца, поэтому она заговорила снова:
— Только не говори об этом папе, он просто взбесится.
— Обещаешь?
Дед кивнул, очень серьезно:
— Обещаю.
— Короче, я увидела его там, в клетке, когда работала. Я… — Она помедлила, пытаясь избежать подводных камней. — Мне кажется, с ним плохо обращаются. Очень жестоко. Нельзя просто так взять и прострелить ему ноги. Я хотела бы… Ну, не знаю, я просто хочу, чтобы его оттуда забрали, вот и все.
Билл кивнул, обдумывая ее слова.
— Ты беспокоишься именно об этой собаке, да?
Элизабет пожала плечами:
— Наверное. Он, похоже, так радуется, когда меня видит.
Билл поджал губы.
— Эл, ты очень скоро станешь студентом-медиком. Специалисты по кардиохирургии, к которым ты собираешься примкнуть, во время обучения используют огромное количество собак. Это необходимо; я делал это, и твой отец продолжает делать это сейчас. Думаю, тебе придется смириться — в противном случае у тебя будут серьезные проблемы.
Элизабет раскатывала тесто, слушая его и зная, что он прав.
— Ты собираешься закатить истерику, как только тебе предложат провести процедуру на собаке? — Тон Билла был строже, чем она рассчитывала. — Я не ожидал, что придется объяснять тебе такие вещи.