— Итак, ваш визит сюда, Элизабет, имеет отношение к доктору Севиллу. В чем состоит проблема?
— Это касается обращения с собакой, которую я видела.
— Вы видели эту собаку, вот как? Где вы ее видели?
Такая манера вести диалог вынуждала Элизабет сомневаться в собственных словах. На секунду она даже усомнилась, что действительно видела Дамиана.
— Я была в лаборатории доктора Севилла, и там…
— В каком качестве вы там были?
— Я хендлер.
— Хендлер. Понятно.
У Элизабет возникло неприятное ощущение в желудке: ей не понравился тон Новак.
— Я полагаю, вы имеете представление о том, как проводят исследования? Вы знакомы с работой вашего отца?
— Ну да…
— А теперь скажите мне, что вы увидели в офисе доктора Севилла, что вселило в вас сомнения?
— Я видела, как собак били током — неоднократно. Они сидели в маленьких металлических клетках и не могли выбраться из них. Никто даже не смотрел за ними, никто. Они просто сидели там, их било током, они обезумели от страха. Это было жуткое зрелище. Я хочу сказать, они в буквальном смысле сходили с ума от страха.
Новак ничего не ответила.
— То есть это же неправильно.
Женщина за столом вздохнула и откинулась назад. Через стол до Элизабет донесся розовый аромат духов, нанесенных щедрой рукой.
— Вы выяснили, почему была применена электрическая стимуляция?
— Не у кого было спрашивать. Я вошла туда по ошибке, понимаете, и увидела все это.
— Так вы действительно не знаете, что это за исследования? Вы не знаете, было ли допущено нарушение закона?
— Какого закона?
— Существует утвержденный протокол экспериментов.
— Ну, не знаю. Послушайте, разве это вопрос протокола? Разве он может поступать так — бить током животных, когда никого нет рядом? Это выглядит так жестоко, я думала… — Она запнулась, потеряла мысль. Женщина не собиралась ей помогать. Элизабет постепенно начинала злиться. Это просто смешно. То, что Севилл делал с собаками, не могло быть законным. Если кто-нибудь на улице попытается сделать что-нибудь подобное, его самого запрут и ключ выкинут подальше.
Я обращусь в газеты! Будь оно проклято, я так и сделаю!
Она выпрямилась на стуле, расправила плечи. Откашлялась и приготовилась высказать директору все, что думает о ней, о Севилле и обо всей ситуации в целом. Новак внимательно наблюдала за девушкой и теперь сцепила пальцы и кивнула. Казалось, она приняла решение.
— Не могли бы вы, Элизабет, — сказала она, — изложить свою жалобу письменно? Эта бумага очень пригодится в случае расследования — и я думаю, ее рассмотрят.
Это было так неожиданно, словно напротив нее вдруг оказался совсем другой человек. Элизабет заморгала.
— Я… ну, да… я…
— Согласитесь, нам потребуется некоторое время — после того как вы передадите мне письмо, — некоторое время для расследования?
Такой поворот застиг Элизабет врасплох. Она, должно быть, ошиблась в этой женщине.
— Ну да, конечно… — В ее голосе зазвучала надежда.
— Спасибо вам за помощь, Элизабет. Вы понимаете, мы строго следим, чтобы наши исследователи не нарушали правила, поэтому все, что имеет к этому отношение, мы воспринимаем очень серьезно. Разумеется, доктор Севилл очень уважаемый ученый, но ваши обвинения тоже заслуживают внимания. — Новак подалась вперед, понизила голос. — Поскольку доктор Севилл — член нашего Совета, я не буду вводить в курс дела персонал. Я сама разберусь в этом вопросе. Постарайтесь написать письмо как можно скорее, и я позвоню вам, когда что-нибудь выясню. Хорошо?
Элизабет встала.
— Да, спасибо, это будет замечательно. Я принесу вам письмо сегодня в обед. Большое спасибо за то, что приняли меня, и за вашу помощь.
Новак поднялась и проводила ее до двери. Запах розовых духов был так силен, что Элизабет почти тошнило, но теперь она почти не обращала на него внимания.
— Вы поступили правильно, что обратились именно сюда, — продолжила Новак, — если у вас будут еще какие-нибудь жалобы, вы всегда можете прийти или позвонить мне, в любое время. Я скажу Лидии, чтобы она дала вам мой прямой номер, договорились?
— Конечно.
Элизабет запнулась, потрясенная неожиданным доверием со стороны этой женщины.
— Это здорово. Спасибо вам…
— Не за что, Элизабет. Я займусь этим делом, как только получу от вас письменное заявление.
Элизабет покинула офис и очутилась в белом прямоугольнике внутреннего двора, где даже бетон плавился под лучами послеполуденного солнца. Она была ошеломлена — Новак заинтересовалась. Она нашла возможного союзника, и довольно сильного. По дороге к машине Элизабет улыбалась сама себе.
глава 5
Дамиан был собакой стойкой и выносливой, но все же находился на грани безумия. Даже просто запереть в клетку молодого питбуля, лишив его возможности трудиться, необходимой для поддержания духа и тела в порядке, было жестоко. Но с ним и обращались крайне жестоко — его просто использовали как инструмент, как лабораторное оборудование, бесстрастно и равнодушно. Исследования, в которых принимал участие Дамиан, касались в основном простейших аспектов поведения. Ученых интересовали биохимические реакции организма на стресс. В этих условиях настоящий Дамиан, крепкий полосатый питбуль, обладающий чувством юмора, терпением, глубиной и мужеством, практически перестал существовать.
Здесь манипулировали поведением животных, наблюдали, сравнивали, описывали и публиковали результаты. Люди с воображением легко получали денежные гранты на подобные исследования — нужно было только придумать новый, неожиданный проект. Хорошо организованные базовые исследования обеспечивали приличную жизнь. Это был удобный мир — для ученых. Для Дамиана жизнь была далеко не так хороша. Он жил в мире, построенном на принципах несвободы и безумия. Он не мог больше полагаться даже на такую простую вещь, как пол клетки, который здесь был его злейшим врагом, постоянно атаковал его, и он ничего не мог с этим поделать. Он мог укусить или ударить пол — он так и поступал, — но это ни к чему не приводило. Мог кричать или подпрыгивать, скулить в ужасе и замешательстве — он так и делал, — но это ничего не меняло. Мог впадать в безумие и рычать, биться о прутья двери — и это он пробовал, — но только ломал себе зубы.
Здесь он понял, что бежать или драться — неподходящий выбор, когда оказываешься лицом к лицу с жуткой болью, от которой никуда не деться. Правила вселенной здесь были иными, и выбор тоже был иным. Когда-то гордый питбуль научился сдаваться, а это умение пришло далеко не сразу. Он научился подчиняться и уступать полнейшей беспомощности. Его постоянно били током, и он никогда не знал, когда его ударит снова. Иногда звуковой сигнал предупреждал его, иногда нет. Иногда он звучал, и ничего не происходило — такое было хуже всего. Иногда громкий, пугающий шум, очень болезненный для слуха, возникал без всяких причин, еще больше дезориентируя сокамерников, методично толкая их навстречу безумию.
Но даже в безумии была своя система. Исследователям нужны были его ужас и отчаяние, они заботливо поддерживали их. Денежные гранты — весьма внушительные суммы — зависели от того, смогут ли ученые спровоцировать у собак разрушительное стереотипное поведение, связанное с разного рода расстройствами, беспомощностью, отчаянием и безумием. Эти люди и несчетные сотни других ученых занимались этим годами, снова и снова.
Несмотря на все это, Дамиан не озлобился. Гены бесчисленных тысяч поколений предков требовали, чтобы он подчинялся этим людям. Сознавая их превосходство, он никогда не сопротивлялся Севиллу и тем, кто с ним работал. Он был бульдог, настоящий рабочий бульдог, а бульдоги не восстают против людей из-за боли. Его кровь требовала непререкаемого повиновения. Собаки его породы отличались потрясающей отвагой, которая заставляла их умирать в адских схватках, растоптанными в пыль, разодранными дьявольскими челюстями противников, под ударами рогов и копыт взбешенных быков. Они умирали, почтительно виляя хвостами, глядя в глаза хозяев, чтобы в последний миг жизни увидеть там одобрение. Только благодаря всему этому Дамиан так долго сохранял рассудок, принимая муки, не упрекая людей. Была и другая причина: он чувствовал, что все в этой комнате происходило по воле ужасного темноволосого человека в белом халате, альфа-лидера, начальника над всеми, кто здесь работал. Ужас Дамиана перед ним был безграничен.