Элизабет прожила двадцать лет и за все это время никогда — ни разу в жизни — не испытывала таких сильных эмоций. Все внезапно стало осязаемым и значительным. Она чувствовала, как холодный, острый утренний воздух проникает в ее тело. На бегу она ощущала его запах — аромат мха и гниющего дерева. Серые ветки, темно-зеленые блестящие листья гаультерии, папоротников, еловые стволы — все было кристально ясным, и она, казалось, видела мир, даже в пылу отчаянной погони, во всех восхитительных деталях, впервые в жизни. Она чуяла шаги Севилла — самый страшный и волнующий звук, который она когда-либо слышала. Ученый приближался, он хотел поймать Дамиана, и только она могла спасти своего друга. Она должна действовать, должна все сделать правильно.
Через пять минут слепого, отчаянного бега через густой подлесок и траву она поняла, что дальше так нельзя.
Пес был все еще слаб, он только начал выздоравливать после двух серьезных операций, нельзя ожидать, что он сможет продираться сквозь густой, почти непроходимый подлесок. Нужно отыскать дорогу, тропинку, чтобы легче было идти. Элизабет неуверенно оглядывалась, пытаясь сориентироваться и понять, откуда она пришла и в какой стороне дорога. Она больше не слышала и не видела Севилла, но это ее не успокоило. Журчание ручья где-то неподалеку перекрывало все отдаленные звуки. Она посмотрела на подбежавшего Дамиана: он счастливо пыхтел, улыбался и выжидательно смотрел на нее.
Ему это нравится!
Она озиралась, гладила собаку по крепкой гладкой голове и медленно, глубоко дышала. Ей никогда раньше не приходилось бывать в таком лесу — настоящем. Пес, однако, бывал в таких местах — он спокойно и уверенно посматривал вокруг. Он вырос в лесу, здесь было его место. Ей в голову пришла мысль.
— Иди, Дамиан. Вперед! Я пойду за тобой, хорошо? Идем. — Полосатый пес побежал рысью, легко и радостно. — Давай, Дамиан. Белая Боль идет за нами, давай, скорее.
Дамиан обернулся и ускорил шаг. Он двигался сквозь густые заросли гораздо легче ее, находя естественные проходы, играючи преодолевал все препятствия. Через несколько минут они вышли к журчавшей воде. Это была маленькая речка, два или три фута в ширину, через каждые несколько ярдов заваленная упавшими стволами и ветками. Пес помедлил у воды, перепрыгнул поток и обернулся к Элизабет, дожидаясь приказаний.
— Идем дальше, — сказала она, решив не менять курса. Пес отряхивался. Она думала, как им выбраться отсюда — вообще из штата, а не только из леса. Они найдут дорогу, поймают машину или зайдут в чей-нибудь дом. Хорошо бы встретить женщину, пожилую женщину, тогда можно разыграть истерику, сказать, что гуляла с собакой и на нее внезапно напал мужчина, погнался за ней. Ни одна женщина не станет задавать вопросов после такой истории — их могли бы подвезти на пару миль. Она могла бы сказать, что у нее ревнивый друг и она не хочет иметь дела с полицией. Элизабет улыбнулась сама себе. Должно сработать. Единственная промашка может случиться, если кто-нибудь узнает в Дамиане ту собаку, о которой говорили в новостях и за которую все еще предлагали двадцать пять тысяч долларов. Но придется рискнуть.
Минут пятнадцать они шлепали по воде, а затем вышли к месту, где поперек ручья лежал ствол сосны — высоко, на уровне груди. Элизабет прислонилась к нему, переводя дыхание. Дамиан остался на берегу, а когда заметил, что она остановилась, запрыгнул на ствол и подошел к ней поближе. Обнюхал ее лицо и встал, виляя хвостом, довольно глядя вокруг. Элизабет поняла, что пес начал уставать. Она могла только гадать, по-прежнему ли гонится за ними Севилл или уже вернулся назад. Позвонил ли он в полицию? Помогут ли они, если считают, что она украла собаку? На секунду Элизабет подумала, как она может использовать один звонок, который разрешают сделать из тюрьмы. Билл, наверное, внес бы за нее залог.
Внезапно прямо под ногами она услышала резкий, странный, ни на что не похожий всплеск. Она отступила к берегу и посмотрела в бегущую воду. На несколько дюймов из воды, борясь с течением, выглянул огромный лосось — длиной фута два с половиной. Элизабет смотрела на него в изумлении — она никогда раньше не подходила так близко к живому лососю. Со своего насеста Дамиан тоже посмотрел вниз. Рыба сделала еще один рывок: плеск, напугавший Элизабет, шел от быстрых ударов хвоста по воде, когда рыба двигалась против течения. Рыба проплыла еще немного вперед, затем остановилась отдохнуть; ее мощный рот широко открывался, словно она задыхалась от напряжения.
Элизабет смутно помнила, что осенью лосось идет против течения на нерест. Эта рыба пришла откуда-то из Тихого океана, чтобы попасть в одну из тысяч рек и подняться к истокам — туда, где родилась. Она вернулась домой оставить потомство и умереть. Рыба пробивалась вперед, чтобы завершить свою работу, и что-то в ее стараниях глубоко тронуло Элизабет. Большая рыба была вся в порезах и шрамах, нос рассечен до самого белого мяса. Но она шла вперед, делала то, что должна была сделать. Ничто не могло ее остановить.
Элизабет присела рядом с рыбой, завороженная. Большой лосось лежал на мелководье и отдыхал. Далеко внизу Элизабет теперь слышала шлепки, следующей рыбины. Элизабет протянула руку и осторожно коснулась рыбьей спины.
— Давай, девочка, у тебя получится, — тихо сказала она, просто желая прикоснуться к чему-то настолько дивному. Элизабет надеялась, что хоть частичка силы и характера рыбы перейдет к ней с этим прикосновением. Опустив глаза, она увидела маленькую чешуйку на кончике пальца. Она удивленно посмотрела на рыбу, подняла голову и окинула взглядом величественные серые стволы вечнозеленых деревьев. — Спасибо, — прошептала она. Все еще сидя над потоком и задыхающейся рыбой, она открыла свой мешочек и осторожно положила чешуйку внутрь. То был волшебный миг, и она знала, что навсегда запомнит эту рыбу.
Девушка встала и отступила назад, рыба поплыла дальше, вверх по камням и гравию, делая по несколько футов зараз и останавливаясь отдохнуть, когда путь преграждали упавшие деревья.
— Следи за Севиллом, — посоветовала Элизабет рыбе, — он где-то неподалеку, и у него не самое хорошее настроение.
Она вернулась к поваленному дереву, пытаясь сообразить, что делать дальше. И тут услышала еще один странный звук. Девушка схватила Дамиана за морду и зажала пасть рукой, чтобы никто не услышал его частого, тяжелого дыхания. Звук был свистящий, громкий, он стремительно приближался. Сквозь шум потока бесполезно разбирать, что это. Элизабет инстинктивно свернулась в комок, спрятав под собой собаку. Они сжались рядом с бревном — замшелым и укрытым папоротником, — в ледяной воде, слушая странный звук, не принадлежавший этому мирному лесу. Звук приблизился, и перед ними внезапно промчался серебристый почтовый фургон: дорога была футах в сорока от того места, где они прятались. Ох, черт возьми! Элизабет вскочила, проклиная себя за то, что не узнала шелеста шин по бетону. Она поползла вперед, удерживая пса рядом с собой.
По ту сторону дороги стояли дома — один совсем недалеко, дальше — еще несколько, и это было бы прекрасно, если бы только она могла незаметно пересечь дорогу. Ей было видно ярдов по пятьдесят в обе стороны, и она присела в нерешительности. Выходить на шоссе очень рискованно — если она сделает ошибку и Севилл или его люди увидят ее, все будет кончено. На этот раз уж точно.
Она снова сосредоточилась на дороге. Если ее увидят, ни она, ни пес не смогут убежать от полных сил преследователей. Момент критический. Она сжала шею Дамиана.
— Мы сделаем это.
Элизабет выпрямилась и сняла с себя ремень. Накинув его на шею Дамиану как поводок, она вместе с ним бросилась через дорогу к ближайшему дому. Приближаясь, она внимательно разглядывала его: годится ли он для ее замысла. Грязновато-кирпичного цвета, с белыми косыми крестами на фасаде и двери гаража. Замаскировали коттедж под ранчо. Она остановилась. Впереди, напротив гаража кто-то свалил огромной кучей заплесневелый ковер, на подъездной дорожке стояли две брошенные машины и валялись пустые жестянки из-под пива.