Я выписала и красную упряжь подходящего размера для Рауди — из маленькой компании экспедиционного снаряжения в Вердженте, Вермонт. На чердаке Бакова амбара хранились лишние сани, которые он когда-то получил в обмен на щенка. Бак вряд ли когда-нибудь пользовался и теми санями, которые у него уже были, так что не пойму, зачем он взял вторые, особенно потому, что не любил ездить на собачьих упряжках. Его любимая зимняя забава — леденящий душу спорт под названием собачьи лыжи. Наденьте на пса упряжь, прикрепите ее к специальному ремню, которым опоясались, чтобы меж ремнем и упряжью образовалась прямая, встаньте на деревенские лыжи-вездеходы — и только вас и видели. Не делайте этого, если вы не классный лыжник (а Бак не таков) при хорошо обученной собаке (а Клайд не таков). У Бака — ни малейшего чувства равновесия. По счастью, Клайд не любит тащить, поэтому-то пока обошлось без серьезного несчастного случая. Клайд, конечно, полуволк, но именно волчья кровь его и удерживает. Большинство считает, что все сибиряки, самоеды и маламуты знают, как тащить, а другие собаки не знают и научиться не могут, но это не так. Тащить можно обучить псов самых несхожих пород; есть парень, который совершил пробег (из Анкориджа в Ном, около тысячи миль) на упряжке пуделей, а северные породы от рождения знают, что значат ги и хо (тпру и но). При всем при том, если вам предложат для упряжки пуделя и ездовую собаку на выбор, берите лайку.
В четыре, когда было еще светло, я прошлась с Рауди до ближайшей аптеки, которая совмещает в себе аптечный магазин и почту, — чтобы отправить заказы на уздечки и упряжь и мои две статьи. Сильно потеплело — чуть ли не до блаженных двадцати пяти, и надвинулись голубовато-грифельные облака, предвещавшие снег. Всю дорогу домой Рауди держался рядом, и хорошо держался, по крайней мере для него. На углу Харон и Эпплтон он заметил по ту сторону улицы большого дога. Грива и уши у него вздыбились, и я видела — ему хочется рвануть, но вместо броска и прыжка он остался, где ему надлежало. Когда вернулись домой, мне надо было бы поработать с ним над тем, чтобы гантель он держал не подбрасывая, но я не чувствовала стимула. Это упражнение не понадобилось бы ему до класса продвинутых, а без документов я не могла выпустить его даже у приготовишек.
Я пообедала с Ритой. Общение наше доставляет нам обеим удовольствие, и у нас много общего, даром что ее десятилетняя такса посещает еще только первый класс послушания. Когда она только-только въехала, я рассказала ей о кембриджском клубе дрессировки собак, но она сказала, что Граучо насчет дрессировки девствен, а именно таким он ей и нравится. Он не портит квартиру и для таксы замечательно спокоен, так что я на нее не нажимала. Только подивилась, что ей хочется держать необученного пса, и она ответила, что как психотерапевт тратит целый день, пытаясь заставить людей перемениться, а когда приходит домой, хочет найти существо, которое ей не надо уговаривать стать иным, чем оно уже есть. Рита и мистер Роджерс.
Я надумала было спросить Риту, нельзя ли мне переночевать у нее в свободной комнате, но избегать своей квартиры показалось мне трусостью, да и у собак возникли бы проблемы. Если не считать случайного обмена рыками, Рауди и Граучо были терпимы друг к другу, живя в одном доме, но просить старого Граучо приютить Рауди значило бы преступить пределы, а оставлять Рауди одного на целую ночь я не хотела.
К девяти Рауди и я снова были дома одни. Стив уехал на конференцию в Филадельфию. Я позвонила Баку, но он еще не вернулся, и Регина на меня рявкнула. Интересно, что она до сих пор там делает. Я понадеялась, что она туда не въехала. Можно вынести и мачеху — но не Регину Барнс.
Я побродила по дому, попыталась читать, но на уме у меня был Гэл. Если бы я прислушалась к Кевину, который не всегда ошибается, то позвонила бы Джону или Джерри, чтобы узнать, записался ли Гэл в приют, но мне было тревожно. По правде говоря, приказ Кевина сидеть дома и запирать двери пробудил во мне жажду странствий. Кроме того, странствие, к которому меня тянуло, было не чем иным, как быстрой прогулкой к арсеналу, чтобы найти Гэла. Ничто не удерживает меня от похода на собачью дрессировку, а я не из тех, кто лезет в машину, когда нужно одолеть всего несколько кварталов. Будь то четверг, а не пятница, я не раздумывала бы насчет «бронко». Больше того, Роджер, уже раз покусанный, должен был оробеть. Маргарет вообще меня не беспокоила. На Лонг-Айленде на следующий день была назначена специальная выставка для золотистых ретриверов, и я считала, что она уже зарегистрировалась в туристской гостинице и угнездилась в кровати королевских размеров. А Гэл? Я видела в нем находящегося под угрозой, а не угрозу. Во всяком случае, я ведь буду близко от дома и буду осторожна.
По словам Риты, логическое обоснование защищает лучше, чем отрицание. Я не уверена, что определю разницу. Мне кажется, я взяла два ломтика логического обоснования, смазала их бунтарством, вложила их меж двумя слоями отрицания и впилась в этот сэндвич зубами. Если вы обладаете привилегией выбирать защиту, забудьте о фрейдистской терминологии. Берите «Смит-Вессон» и собаку. «Это уже действие», — слышу я слова Риты. Да, по крайней мере действие.
Полуденные грифельно-голубые облака не наврали. Тяжелые комья снега просто валились, расстилаясь по безветренной ночи. Снега нападало меньше чем на дюйм, но и тонкого покрова хватило, чтобы пробудить в Рауди память предков. Узнавая, он застыл у подножия черной лестницы, потом вскинул задние лапы и ткнулся носом в землю, — собачий Пруст, вынюхивающий заледенелые бисквитики. Ко времени, когда он вскочил и понесся к углу Эпплтон и Конкорд, богоданная его шуба придала ему пленительный блеск Чемпиона Выставки, и такого блеска никогда не воспроизвел бы никакой косметический спрей, а его радость притупила мою бдительность. Жетоны у него на ошейнике позвякивали; как бубенчики.
Я до того сосредоточилась, восхищаясь Рауди, не ослабляя хватку на поводке и уклоняясь от его взметающих снег взлетов и ныряний, что не заглянула под черную лестницу и не вгляделась в недоброе здание. Не раньше чем мы добрались до угла Уолден-стрит, припомнила я, что надо посматривать-поглядывать на побелевшие дороги и тротуары, высматривая черные тени человеческих силуэтов. Машины проходили по Конкорд-авеню, шины их вычерчивали черные линии на заснеженной поверхности. Из дома на другой стороне Конкорд-авеню, сразу за компанией Кембриджской альтернативной энергии (солнечные панели и дровяные печи), доносился старый рок — там крутили кино. (Фу ты. В Кембридже говорят «фильм». Извините.) Я тихонько напевала.
Как говорится в песне: ночь налетела, земля потемнела. Я все же различила впереди громадную фигуру без шапки, двигавшуюся, как и мы с Рауди, в сторону арсенала. Рауди был недоволен моими молчаливыми рывками за поводок, но, позволь я ему обычные его оросительные остановки у деревьев, заборов и живых изгородей, эта фигура значительно нас опередила бы. А так в пределах квартала я эту фигуру узнала — одинокую, без собаки, неуклюже ступающую. Минутой раньше я напевала смелые слова насчет бесстрашия, но теперь испугалась. Рядом со мной не было никого, кроме щенка-переростка, у которого сейчас только снег на уме. Знай я, что все в порядке с Гэлом, я повернулась бы и побежала домой.
Едва я опознала эту громадину впереди нас, как замедлила шаги, хотя черный силуэт не подавал и признака подозрения, что кто-то за ним идет. Ни остановки. Ни поворота. Ни взгляда исподтишка через плечо. Никто, по-моему, не видел и не слышал меня, но стоило бы Рауди сильно тряхнуть головой, и, различив безошибочно узнаваемый звон собачьих жетонов, этот громоздкий силуэт погнался бы за нами, как непомерный ньюфаундленд за котенком с бубенчиком. Как же я не догадалась перед выходом из дома заменить кожаный ошейник Рауди с жетонами бесшумным нейлоновым! Но ничего уже нельзя было исправить. И тренировочного ошейника я с собой не захватила. Наверное, я могла бы приглушить жетоны, расстегнув кожаный ошейник, но мне нечем было его заменить, а я не спустила бы пса с поводка, чтобы он не рванулся через транспортный поток на Конкорд-авеню, даже если бы единственным наказанием за это стала ночь в полицейском участке. Я обхватила рукой в перчатке его крупную голову — частично чтобы успокоить себя, частично чтобы внушить ему вести себя тихо. И стала молиться — беззвучно.