Варя Каткова, Барбара Брокколи
Пес сбежал, похитив счастье
– Мам, мне приснился Еврик, – Ида тревожно улыбнулась взбухшим приторным телам кукурузного завтрака.
Кира выдохнула весь, осевший гнетом усталости после ночной смены в реанимации, воздух из груди и отложила чёрную лопатку, которой она аккуратно поддевала скворчащий для нового мужа бекон на сковороде.
– Мне приснилось, что он бегал возле «Северного» автовокзала, я думаю…
Бесцеремонно ворвавшийся в беседу треск заелозившего по столу телефона разрушил ненадолго установившуюся связь.
– Взрослые часто совершают необдуманные поступки, – ответила Кира глядя во всплывшее сообщение на экране телефона, украшенный совместной с дочкой фотографией. Отодрала прилипший бекон от сковороды и метнула его в изобильное чрево распахнутого мусорного ведра.
– Лучше б он веганом был.
– Дядя Андрей опять задерживается на ночной смене?
– Не опять…, – термическим ожогом вспыхнули щеки на сером лице Киры.
Мужа Киры посадили в 2016 году за неудачный репост в социальных сетях, вычеркнув счастье из жизни, как школьник не получившийся абзац из сочинения. Бессонные ночи в реанимации, дочь, выбившаяся из управления, смерть матери от нового вируса. Но, как ей казалось, спустя пять мучительно невыносимых лет, жизнь, положенная под черную кальку, стала постепенно выцветать на майском солнце с появлением в ее жизни Андрея.
– Ты своего специально властям сдала, чтобы на свиданке с Андрюхой замутить? – смеялись подруги, опустошая лишний пятничный бокал сухого, пока вышедшая за рамки подхмелевшего тела Кира, краснея, отмахивалась.
– Так получилось.
Андрей и Кира встретились на очередном тюремном «свидании» с тогда еще нынешним мужем. Андрей разбирал коробку с передачкой, перекладывая с голубого расщепленного на серые трещинки пластика стола печенье и зубной порошок. Она молча стояла напротив.
–Такие сигареты нельзя.
–Как нельзя?
–Женщина, – пустой взгляд пробился через ледяные линзы очков, опоясанных антрацитовой оправой, и уставился в мраморные, отреченные, находящиеся не здесь и не сейчас, а в соседней галактике оленьи глаза Киры, – девушка, сейчас не положено, новый приказ, – голос смягчился и ржавой арматурой прошелся через высушенное реальностью сердце.
– В том месяце можно было.
– Я вложу свои, не переживайте, возьмите мой номер телефона, в следующий раз звоните, уточняйте.
Спустя две недели Кира позвонила, а через три месяца они скоренько расписались в маленьком загсе на краю города, с трудом выбив развод у отца Иды.
– Мам, – голос Иды разломил воспоминания на двое, как скорлупу грецкого ореха и вернул ядро Кириных мыслей к реальности: в желтую кухню с заляпанными пятнами жира и подсолнухами – обоями, – свозишь меня вечером на вокзал поискать Еврика?
Иде только исполнилось пять лет и семь месяцев, когда забрали отца, украли из теплого семейного ковчега.
– От тюрьмы не зарекайся, – бормотала укутанная в кучерявую черную шаль седовласая маразматичная бабушка, выполнявшая роль смотрительницы за руинами развалившейся семьи, – и ребенок малолетний не остановил, оставили сиротой, жизнь разрушили, из мужиков в доме, вон, только кастрированный пес остался.
Кира пресекала подобные разговоры матери, гробила жизнь на ночных сменах в реанимации, воспитывала, как могла, Иду, тратя больше половины зарплаты на адвокатов. Таскалась по судам мужа, потом на редкие встречи, но никогда не позволяла жаловаться, как и жалеть себя.
«Все так живут», – повторяла она каждый раз в кровати, проваливаясь в монохромный беспокойный сон после смены.
– Мне в девять опять на смену, напарница заболела, пол больницы на больничный ушли, господи, да когда это все прекратится, собака еще эта, Ида, ну три месяца найти его не можем, объявления чертовы везде расклеили, звонят теперь, каждый день, то кредит, то окна поменять предлагают, может купим кролика, сдался тебе этот пес паршивый, – чеканила слова Кира, врастая в полинявший кухонный линолеум.
– Нет, мама, я так не могу, Еврик папин подарок, да хоть десять кроликов заведи! Отдыхай, мам, я сама на автобусе, как-нибудь.
– В могилу ты меня загонишь, Ида, и пес твой треклятый, собирайся, маску только не забудь, – Кира обтерла руки об полосатые пижамные штаны. Вышла в коридор, накинула стеганную куртку поверх растянутого домашнего свитера. Зацепила пачку сигарет и ключи с глянцевым коричневым брелоком Porsche, сунула ноги в модные мохнатые уличные тапки и открыла входную дверь, – в машине жду, маску не забудь.
– Спасибо, мам, ты лучшая, мам, – с растянутой, в закованную брекетами улыбкой, на прыщавом лице, произнесла Ида, усаживаясь в поеденную ржавчиной по крылам, белую девятку, – люблю тебя.