Несмотря на все это, я поехал в Сион. От лагеря громадной кучи людей осталась лишь помятая трава, несколько брошенных кемпинговых прицепов, наглухо заколоченные торговые лавки. Лишь в одном действующем киоске с предметами культа я за бесценок приобрел несколько брошюрок на тему Раймонда: "Стигматы брата Рея", "Девять благословений", "Вызовы конца времен", "Поднимается новая Божья церковь".
— Он вернется, — заявил мне продавец, сухощавый и настолько морщинистый, словно его лицо перепахал ледник. — А вот тогда все это снова будет продаваться как горячие булочки.
Я присел на камне в тени единственного дерева и углубился в чтении. Кто же ты такой, святой брат Раймонд?
Пристль вовсе не был старым, ему было тридцать три года, и был он родом из Америки. То есть, он должен был быть типичным ребенком того поколения вьетнамской войны и уотергейтского скандала, детей-цветов, сжигания бюстгальтеров и повесток на военную службу. Некоторые утверждают, что именно тогда окончательно и умер мир морали девятнадцатого столетия, а триумф обрел призрак релятивизма[22]. Собственно, можно даже сказать, что Рей в буквальном смысле был ребенком Маркса и кока-колы, поскольку нашли его в холодную рождественскую ночь на бруклинской свалке в ящике из-под кока-колы, а единственным капиталом, которым он располагал, было одеяльце, в которое малыш был закутан. Теоретически, ничего выдающегося из него вырасти не могло; мальчика усыновила бездетная семья: отец — полицейский, мамаша — официантка. Оба они, точно так же, как и пуэрториканский священник по имени Алонсо из местного прихода, признавали мелкобуржуазные идеалы, и все они ужасно обрадовались, что после блестящего окончания средней школы их приемный сын решил стать не маклером, не компьютерным программистом, не юристом и не гангстером, а священником.
Семинарию он закончил, скажем, прогрессивную. Занятия здесь велись в духе New Age и деликатного бунта в отношении Ватикана в таких вопросах как предохранение беременности, аборты или безбрачие священников. Некоторых семинаристов это вывело за рамки Церкви (причем, довольно-таки далеко), другие попали в многочисленные секты, деятельность которых усилилась в ожидании двухтысячного года, но ослабела, когда новое тысячелетие наступило, а вот ожидаемый Армагеддон так и не наступил.
Рей, интересовавшийся во время учебы проблемами экуменизма, решил соединить практику с теорией и, не получив рукоположения, выехал в Европу, где сделался волонтером в экуменическом Тезе. Там, после очередного года, в его душе свершился очередной перелом. Он ушел из общности, присоединился к лефевристам[23] и вскоре начал период покаяния в некоем монастыре с чрезвычайно суровым уставом неподалеку от Лозанны. Он утверждал, что среди традиционалистов намеревается искать истинную Церковь — интересно, верил ли он уже тогда, будто бы с Господом можно разговаривать исключительно на латыни?
В монастыре он выдержал пару лет, пока с ним не начали твориться странные вещи; поначалу, в результате постов, он впал в странную спячку, продолжавшуюся сорок четыре дня. Некоторые врачи из клиники в Веве, куда его перевезли, считали брата Раймонда умершим — многократно у него полностью останавливался пульс, а энцефалограф вычерчивал ровную линию, при жизни его поддерживало реанимационное оборудование. Как вдруг, на сорок четвертый день он поднялся и начал разговаривать на странном языке — привезенные языковеды определили, что это арамейский язык. Через пару дней вернулось знакомство современного языка, зато на теле стали появляться кровавые стигматы — на лбу выступили капли крови, словно после уколов тернового венца, полосы на спине, словно следы бича; не заживающие раны на запястьях и, наконец, глубокий шрам на левом боку. Врачи и местные священники приняли все эти явления весьма критично. Они даже допускали возможность, будто бы неуравновешенный Пристль сам себя калечил. Так что за ним тщательно следили, стараясь не допустить распространения слухов. Однако, несмотря на интенсивную терапию, раны монаха не заживали, а вместо гнойного смрада от них исходило благоухание роз.
И вот как-то раз, Раймонд, бесцельно бродя по больнице, зашел в отделение интенсивной терапии, где без сознания, после инсульта, лежал епископ Лозанны. Пристль встал возле его кровати и громким голосом приказал епископу подняться. Согласно брошюрке, церковный иерарх, до сих пор парализованный и немой, встал с кровати, пал на колени и вслух возблагодарил Господа.
22
Релятивизм — (от лат. relativus — относительный), признание относительности, условности и субъективности познания, отрицание абсолютных этических норм и правил. В познании релятивизм нередко ведет к агностицизму. — Энциклопедический Словарь
23
Католические традиционалисты, отколовшиеся от официальной Католической Церкви вследствие неприятия постановлений Ватиканского Собора (1962–1965 гг.). Лефевристы — противники обновления церкви.