Денег хватало. Сторонников независимой Рамаллы было довольно много, и среди них встречались люди весьма состоятельные. Таскир же, как выяснилось, был среди них широко известен, и никого не смущало, что во главе освободительного движения встанет бывший раб. Сам же Таскир к Фрине относился вполне по-дружески, хотя порой Гирхарту казалось, что помимо дружбы и общего дела, их связывает что-то ещё. Но не постель, как он было подумал. Они словно были хранителями какого-то общего секрета, позволявшего им иногда объясняться намёками, непонятными никому, кроме них двоих. Однажды Гирхарт не выдержал и прямо спросил об этом Фрину.
— А ты разве не знаешь? — удивилась она. — Таскир в юности готовился стать жрецом.
— Правда?
— Правда. Он не успел принять посвящение, война помешала. Он пошёл в армию, но знает он многое. Вот мы с ним и можем говорить на одном языке — служители Бога всегда поймут друг друга.
— Но ведь вы служите разным Богам?
— Конечно. Он готовился служить Небесному Владыке.
— А ты?
— Имя моего Бога запретно. — Фрина нахмурилась, разглаживая платье на коленях. — Но иногда Его называют Пастырем душ. Коэнцы объявили Его злым демоном и разрушили все Его храмы, до которых смогли добраться. Но это неправда, мой Бог не зол и не добр, Он просто есть, как есть солнце, дающее тепло и свет, но и выжигающее землю своим жаром. Пастырь встречает души, приходящие в этот мир, и провожает тех, кто уходит. Он может забрать душу ещё живого человека, оставив дышащую оболочку, может и вложить её обратно. В Его власти помутить разум — или открыть двери, закрытые для всех, и тогда Его избранник видит невидимое и слышит неслышимое.
— Бог предвидения и безумия, — медленно произнёс Гирхарт. Он слышал об этом божестве, которому поклонялись в юго-восточных землях. Коэнцы столкнулись с его почитателями, когда завоевывали Ханох. Говорили, что его жрецы могли сводить с ума целые армии.
— И ещё вдохновения, — добавила Фрина. — Талант ведь тоже род безумия. Поэты сродни пророкам.
Услышанное заставило Гирхарта по-новому взглянуть на свою подругу. Он не слишком верил в её пророческий дар, уже довольно давно придя к выводу, что небожители крайне редко вмешиваются в дела людей, и ждать от них помощи — что стегать мёртвую лошадь. Но божество Фрины было очень даже грозным, не зря коэнцы его испугались. И хотя оно, как и боги многих других народов, не спасло свою землю от захватчиков, но кто знает… Нет, он правильно сделал, что доверился Фрине и взял её с собой.
Его собственные отношения с богами были весьма сложными. В юности он, как все, верил, что Боги покровительствуют Коэне, сделав её владычицей полумира, хотя редко обращают свой взор на отдельных людей. Но как же тогда объяснить все эти бесконечные гражданские войны? Небожители перессорились между собой, одни за Арнари, другие за Кравтов, как, говорят, было в прежние времена, перед падением Райды? Или правы те, кто кричит, что Коэна погрязла в грехах, забыв заветы предков, что развращённость и гордыня некогда благочестивого и богобоязненного народа переполнили чашу терпения, и Боги отвернулись от Своего города, и что пора остановиться и вспомнить о древнем благочинии, пока Их равнодушие не перешло в гнев?
Впрочем, его это всё уже не касалось. Остались Боги с Коэной или не остались, от него самого Они отвернулись в тот миг, когда на его шее сомкнулся рабский ошейник. Теперь он собирался разрушить этот город до основания. Если Боги не станут вмешиваться, хорошо, если же он идёт против Их воли, что ж, значит, так тому и быть. Он давно уже не боится никого и ничего, а в мрачных глубинах той части Царства мертвых, куда уходят отступники, есть свои Повелители.
Боги мести, разрушения и смерти могут помочь ему, ведь он собирается почтить Их щедрой данью. Обычные люди боятся Их, откупаясь дарами и жертвами, но Гирхарт придёт к Ним по доброй воле. Они должны оценить. Говорят, Повелители преисподней любят кровь — что ж, Они получат кровь, много крови. И Гирхарт решился. Он представления не имел ни о молитвах, ни об обрядах, которыми следует Их призывать, но Божества могут услышать зов сердца, если он искренен. В тот день он кинжалом вырыл ямку в земле, и, надрезав себе руку, пролил в неё струйку крови, пообещав, что это — лишь начало. Могло, конечно, оказаться, что и этим Богам безразличен один-единственный человек, что ж, пусть тогда покровительствуют всей его армии. Армии, которую ещё только предстоит собрать и обучить. И это как раз то, что он умеет делать, и делать хорошо.