Мать Дорофея: Не знаю, как уговаривать, останавить?!
о. Василий: Будь что будет! (обращается к залу) Елена Васильевна взяла просфоры, Батюшкой присланные, и прошение. Я пошёл, из булочной горячий, только что испеченный хлеб взял, как приказал мне батюшка, и также прошение о перемене обветшалого антиминса. Что же, как батюшке угодно будет, всё так и случится!
Уходит о. Василий. Мать Дорофея смотрит вслед.
Негромко звуки природы, пение птиц.
Мать Дорофея уходит.
Явление Тридцать Шестое. о. Нифонт
Негромко звуки природы, пение птиц.
Мотовилов.
Выходит о. Нифонт.
Мотовилов: По своему смиренномудрию предваривши настоятеля поклоном, старец Серафим приветствовал его по обычаю иерейскому братскою любовью. Отец же игумен Нифонт, ублажая старца за его подвиги, вместе с тем передал ему мысль братии, которая по строгости своего воззрения не одобряла, что Серафим принимал к себе людей всякого пола и рода, хотя и для спасительного назидания.
о. Нифонт: (обращается к залу) Особливо тем соблазняются, что оказывает милостивое попечение сиротам дивеевским.
Молчание.
Мотовилов: Игумен Нифонт любил и уважал старца Серафима и держал к нему такую речь единственно потому, что братия соблазнялась.
о. Нифонт: Старец снова упал ко мне в ноги. «Не предавайся на будущее время ложным внушениям, — сказал батюшка мне, — И не принимай от братии всякого слова на ближнего без рассуждения. Ты пастырь, — не позволяй же всем напрасно говорить, беспокоить себя и путников, идущих к вечности. Ибо слово твое сильно, и посох, как бич, для всех страшен».
Мотовилов: Старец Нифонт выразил свое согласие на то, чтобы батюшка Серафим не изменял своего направления, и по-прежнему продолжал всех принимать к себе, ради их душевной пользы.
о. Нифонт уходит.
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Явление Тридцать Седьмое. Владыка
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Входит о. Василий.
Мотовилов: Отец Василий и Елена Васильевна пришли в дом архиерея и стали в прихожей. Решительно никого не было, пустой дом, и везде на окнах хлор. Стояли более получаса, нарочно кашляли, авось кто-либо услышит и выйдет; но никого не было в этом мёртвом доме. Было уже хотели уходить, да вдруг заслышали какой-то шорох, остановились, опять нарочно закашляли. Отворилась дверь, и вышел сам преосвященный Афанасий.
Выходит преосвященный.
о. Василий подходит.
Поклонился в ноги.
Преосвященный Афанасий: Это что, каким образом, что за люди?!
о. Василий: Поручил нам батюшка Серафим съездить в Нижний Новгород для получения разрешения освятить новый храм Рождества Богородицы. Вот, батюшка передать просил.
Передает прошение и просфоры, отдает хлеб.
Владыка всё принял.
Преосвященный Афанасий: Просфоры-то так, а уж хлеб-то никак не из Сарова, а здешний, ибо теплый!
о. Василий: Хлеб этот действительно здесь печён и только что мною взят из булочной, так приказано мне самим батюшкой Серафимом, который без того не велел и являться к Владыке.
Преосвященный Афанасий: (восхищенно) А, теперь понимаю, это по-Златоустовски! Возьмите свечей для молитвы батюшке Серафиму, благословляю вас, ступайте. На счёт всего этого обратитесь к архимандриту Иоакиму в Консисторию, он уже вам всё устроит!
Владыка уходит.
Негромко звуки природы, пение птиц.
Явление Тридцать Восьмое. Ксения Михайловна
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Выходит Ксения Михайловна.
Ксения Михайловна: (обращается к залу) Сказал мне Батюшка: «Матушка Ксения Михайловна, зная будущее слабое время, слабые силы и слабый народ, оставила непосильный для женской немощи устав Саровской пустыни. Мужчине, и то с трудом лишь вмоготу исполнить!» Поэтому и дал по приказанию ему, убогому Серафиму, Самой Царицы Небесной новый устав обители, более легкий.
Мотовилов: Матушка Ксения Михайловна при своей строго подвижнической жизни отличалась особо сильной любовью и жалостью ко всякой вообще Божией твари. Рассказывают такой случай. В деревне Дивееве рядом с общинкой сделался пожар.