Царство Небесное внутри вас.
Это было давным-давно. Рыба голубая и зеленая в розовато-лиловом море. Море чистыми цветами на корпусе. Темные корабли раскалывают красочное море. Темное море, бесстрастное над тонущим парусом.
Ранним утром прохладно. Солнце, еще светло-желтое, обесцвеченное, не оранжевое от жара. Солнечный шар подернут золотом, желто-оранжевый и красный, чем глубже день. Купи у меня золото, очищенное огнем, и одежды, вымытые песком. Она была бела, и в голове у нее – солнце. Ее следы не оставляли отпечатков.
На этом острове видений ум до блеска отдраен очищающим солнцем, а она собирает розы и бросает их в луну. Белое к белому, сброшенный цвет, побледневшие лепестки золотого дня. День меркнет, она – тоже. Что остается? Только не время крупицами под ее ногами. Мир сворачивается, как свиток. В начале было Слово. И в конце тоже.
Читай мне. Сейчас же. По строчкам, что нитью ведут тебя сквозь пещеру. Назад, вперед, бессмысленность времени для всех, кто не стремится ко времени. Все искусство относится к одному периоду. Определяй по акценту, не по хронологии. Спрашивай: «Куда падает ударение?» – но не интересуйся, где и когда, ты не антиквар. Искусство – не археология. Как я его узнаю? По исступлению. Как я узнаю? По его верности себе. Как узнаю? По форме. Здесь нет хаоса; уродливым крыльям отпор.
А любовь? Жаровня, на которой я сгораю. Сумасбродная, чрезмерная, необузданная, беспредельная. Наше спасение – в риске, а не в мелкой, жалкой жизни, готовой цепляться за что угодно, ибо у нее нет ничего. Ты не плот. Я не моряк. Ты не слаба. А я – не только сильная рука. Я хочу любить тебя так, чтобы не терять в детях и вещах. Хочу любить хорошо, но для такой любви мне придется любить больше, чем любовь. Придется найти в себе сумасбродство чувств, что заставит меня задержаться на одном месте.
Влюбляться: Искусство или наука? Тяготение настаивает, и сердце падает с подвернувшегося дерева. Генофонд или опера? Выбор за тобой. Некогда нас венчала Церковь, а теперь – эти людишки в белых халатах.
Подними взгляд. Настало время звездопада. Свету две тысячи лет, а он слепит глаза по-прежнему. Дай мне увидеть твое лицо. Твое лицо озарено двадцатью веками. Кто сказал мне, что у тебя в глазах звезды? Дай мне увидеть твое небесное тело. Я не защищена от звезд. От сотни миллиардов прочих низверглась ты сгустком газа; ни четких границ, ни определенного объема. Ты могла бы заполнить любое пространство, но заполнила меня. Я видела, как ты падала с крыши звезд, и в момент падения ты проступила четче.
Я подняла мерцающее тело, замороженное в кристалле, поцеловала грань твоего лица и трехмерную геометрию всех твоих членов. Пять твоих вершин: ноги, руки и лицо, пятиугольник надежды, а я – талисман в твоей руке.
Отмени меня; ты отменяешь. Отзови меня все дальше и дальше сквозь пустоши времени, тут, там, нигде, несущую белые розы, не красные. Не мертвого поэта, а живую любовь, и если слова, что я несу, стали прахом, я возрожу их в твоих устах.
Поищи там, откуда начала. Высота в разреженном воздухе. Масса твоя все быстрее сквозь невесомые листья. Тело твое кувыркается, а сетки внизу нет. Дай мне отереть твои кровоподтеки манипулой. Ты – святыня; телесма. Держись за мою руку, твое сердце еще бьется, нет, не ровно ровно сбой, а пульсом в моей ладони. Возьми мою руку, читай по ней сегодня, а на остальное нет обетов.
В мерзлой ночи, запутавшись в звездах, потерявшись в исчезающем свете, я взяла записку из твоей руки, а взамен оставила свой листок бумаги. Я написала на нем «ПОБЕДА» и подписалась – «Нельсон». А потом сбежала от армады врачей и полиции, семейных щупов и ночных зевак.
– Кто она? – спрашивали эти люди, глядя мне вслед. А я растворялась в синих улицах.
Это было давным-давно. У нее была дочь по имени Клеида. Она была самым знаменитым поэтом античности. Ее труды составили девять томов. Больше о ней почти ничего не известно.
Современные ученые смеялись над ней – она сравнила луну с розой. Со времен Возрождения розы красны, но ей-то что?