Кичиро застонал, пытаясь высвободиться из рук джонина, но его попытки не увенчались успехом.
— Макото-сенсей! — взмолилась Саюри. — Прошу вас, отпустите его, ему же больно!
Мужчина, закатив глаза, разжал руки. Парень упал на колени и отполз в сторону, держась за покалеченную руку. Ухо его покраснело.
— Вот видишь, — сказал ему Макото. — Даже теперь, после того, что ты сделал, она за тебя заступается.
Пробормотав что-то нечленораздельное, вроде “пошелкчертустарыйпридурок”, Кичиро вскочил на ноги. Все еще держась за руку, он поспешил убраться подальше оттуда.
Наверное, именно в тот момент Саюри почувствовала, как где-то в ее груди, в самом сердце, оборвалась тонкая ниточка, соединявшая ее с братом. Между ними образовалась непреодолимая пропасть.
Все, что он наговорил и сделал, не было секундным порывом гнева, во время которого он не контролировал себя. Нет. Это было именно то, что он думал все эти годы, и лишь теперь позволил этому выйти наружу.
Кичиро ненавидел ее. Теперь Саюри в этом не сомневалась.
Несколько секунд посмотрев вслед его удалявшейся фигуре, Макото-сенсей покачал головой, после чего обернулся к Саюри.
— Врагу не пожелаешь такого брата, — хмуро и скорее даже самому себе, а не ей, сказал он, подходя ближе к своей ученице. Взглянул на ее уже успевшую покраснеть щеку и спокойно добавил: — Надо приложить лед, иначе опухнет.
Девушка согласно кивнула. Мужчина, развернувшись, молча пошел в сторону дороги, и Саюри поплелась за ним.
— Сенсей, — обратилась она к нему. — А... откуда вы знаете про... ну, Шукаку.
Макото чуть замедлил шаг, чтобы куноичи могла догнать его.
— Вчера вечером пришло письмо из деревни Скрытого Песка. В основном речь шла о разных политических и военных проблемах — в частности о стране Птиц, — но в конце была приписка с благодарностью всей вашей команде и тебе отдельно.
— Правда? — удивилась девушка.
— Правда, — кивнул Макото и на пару секунд замолчал, словно подбирая правильные слова. — Тот парнишка, джинчурики Однохвостого, их будущий Казекаге. Совет уже выбрал его, и он займет пост через пару месяцев, когда получит необходимые знания и достигнет шестнадцати лет.
Так вот почему Темари говорила о том, что я оказала услугу всей деревне... — подумала куноичи.
Ее щеки покраснели еще сильнее, только на этот раз уже не из-за пощечины, а скорее от стыда. Что бы они все не говорили и не писали в письмах, она понимала, что опозорилась. Она не смогла защитить, не смогла исцелить Гаару. Сидела и ждала помощи от других, пока он умирал. А теперь, когда выяснилось, что он еще и будущий Казекаге, это казалось ей еще более позорным.
— Скажите, сенсей, — снова обратилась она к Макото, пытаясь хоть немного отвлечь себя от угнетающих мыслей. — То, что вы только что рассказали про Гаару, это... Откуда вы это знаете? Это все тоже было в письме?
В следующую секунду произошло нечто очень странное. Саюри сначала подумала, что ей привиделись или это была лишь игра света, но... Макото-сенсей усмехнулся.
— Нет, — как-то очень по-доброму произнес он, глядя на ученицу. — В письмах о таком не пишут.
— Но как тогда вы это узнали? — не унималась Саюри.
Сенсей деловито засунул руки в карманы, чуть ускоряя шаг.
— Скажем так, у меня есть свои источники.
====== VIII ======
Проходя по давно пустующим комнатам своего дома, Саюри, как бы сильно она этому не противилась, не могла не поддаться грусти. Раньше, когда их клан был гораздо более многочисленным, здесь жили и другие члены семьи. Ее тетя — сестра отца — со своим мужем и двумя маленькими детьми, бабушка с дедушкой, родной брат деда с женой и еще очень много других родственников. Киригакуре тогда имела славу деревни Кровавого Тумана, и времена для обладателей улучшенных геномов были тяжелые. Но они справлялись с этим, тщательно скрывая свое наследие крови от посторонних. Клан Мизуми был самым уважаемым в деревне, а его члены считались самыми сильными шиноби из всех.
Вот только это было давно. Что с ним стало теперь? В живых не было ни бабушки с дедушкой, ни тети и ее семьи, ни отца с матерью, ни остальных родственников. Не было уже никого.
Они остались вдвоем. Саюри — слабая и не умеющая использовать свои способности дочь покойного главы клана и Кичиро — его “недолюбленный” сын, ненавидящий сестру и, возможно, все их наследие в целом.
За то время, что успело пройти со смерти отца, Саюри много раз думала, что это, вероятно, конец. Великий клан с потрясающей историей и удивительными способностями просто прекратит свое существование, оборвется на них. Кичиро, наверное, ударится в медицину, которая всегда хорошо ему давалась. Или, обозленный на сестру и на весь мир, вообще уйдет из деревни. Она, скорее всего, погибнет, либо защищая собой других, либо на какой-нибудь миссии, которая окажется ей не по силам. Их дом снесут и на его месте построят новый или что-нибудь общественно полезное, а через пару-тройку лет никто уже и не вспомнит, что в деревне вообще когда-то жили некие Мизуми.
Пройдя по длинному коридору, что вел в западную часть дома, куноичи открыла дверь в мамину комнату, в которую после ее смерти входила от силы раза два или три, и прошла внутрь. Всю мебель и вещи оттуда давным-давно вынесли, и не осталось ничего, кроме голых серых стен, ставней на окнах и огромного слоя пыли.
Тем не менее, Саюри все равно продолжала ощущать мамину энергетику.
Девушка помнила, как мама часто сидела за своим красивым столиком с зеркалом, на котором стояли маленькие баночки разных цветов и форм. Как расчесывала ее волосы и рассказывала разные истории — выдуманные и правдивые. Как аккуратно завязывала пояс на своем любимом длинном кимоно с широкими рукавами, которое часто надевала по праздникам. Как иногда разрешала ей попользоваться ее духами с приятным и очень нежным запахом цветов.
— Будь сильной, моя маленькая лилия. Слышишь меня? Будь сильной, что бы не случилось.
Услышав в своих мыслях голос матери, Саюри не смогла сдержать слез, и те, обжигающе горячие, потекли по ее лицу.
Это было последнее, что ей сказала мама перед тем, как подставила себя под удар, предназначавшийся ей. И тогда, десять лет назад, еще совсем маленькая Саюри, убегая по лестнице, видела, как ее мама отбивалась сразу от троих шиноби, нападавших на нее с оружием. Она изначально знала, что не сможет с ними справиться, но все равно пожертвовала собой, чтобы спасти своих близких.
— Вот ты где, — тихо сказал Акиро, заходя в комнату. — А я весь дом обошел, не мог никак тебя найти.
Саюри даже не повернулась. Она стояла неподвижно в пол-оборота к нему, ссутулившись и обхватив себя руками за плечи. За семь минувших со смерти Кироши дней она заметно похудела и осунулась в лице. И не мудрено — Акиро ни разу не видел, чтобы она что-нибудь ела. На ней по-прежнему было длинное черное траурное платье, на фоне которого ее светло-серебристого цвета волосы казались еще светлее, бледная кожа — еще бледнее, а покрасневшие глаза — еще краснее.
— Иди сюда, — почти шепотом произнес парень, подойдя вплотную и протянув к ней руки, и девушка снова зарыдала в голос, уткнувшись в его грудь.
Сколько раз за это время она уже плакала? Саюри этого не знала, но, если бы в природе существовал некий лимит слез для одного человека, она бы, вероятно, истратила его уже трижды или четырежды за последние несколько дней.
Акиро осторожно гладил ее по голове, крепко прижимая к себе. Он был выше Саюри на голову и заметно шире в плечах, так что она в его руках была совсем маленькой. Он был ей как брат, но не такой, как Кичиро, который ее ненавидел и отстранился в самое тяжелое время, а настоящий, который искренне любил, оберегал и был рядом.