Девушка несколько секунд внимательно смотрела на Казекаге, после чего согласно кивнула. Все-таки его слова звучали очень мудро и убедительно. Разумеется, это было одним из необходимых навыков политика — уметь убедить людей в своей правоте и склонить их на свою сторону. Как бы там ни было, в слова Гаары Саюри поверила.
Она хотела было перевести тему и спросить у него, каким образом он тут оказался, но вдруг поморщилась, почувствовав боль в боку.
— Саюри-чан, у тебя тут кровь, — констатировал Окинири, указав пальцем на порезанную кофту.
— Кровь? — переспросил Акиро. — Саюри, ты ранена?!
Девушка приподняла жилет и взглянула на бок.
— Все в порядке, — спокойной сказала она. — Это ерунда. Просто царапина. Должно быть, один из этих задел кунаем. Не обращай внимания.
— Ну да, конечно, — фыркнул парень. — Постоянно так говоришь. Царапина или нет, немедленно обработай ее. Можешь считать, что это приказ.
Саюри посмотрела на него, вскинув брови, и широко улыбнулась. Все-таки Акиро оставался прежним в любой ситуации.
Девушка мельком взглянула на Казекаге, что, в свою очередь очень заинтересовался ее рукой, на которой прежде был бинт, и заметила на его лице небольшие покраснения — огненный шар все же задел его. Правитель Суны, почувствовав на себе пристальный взгляд куноичи, посмотрел на нее в ответ, пытаясь понять причину. На щеках Саюри выступил едва заметный румянец.
— Казекаге-сама, — заговорила она, — позвольте мне обработать Ваше лицо.
Глаза Гаары немного расширились.
— Мое... лицо? — переспросил он.
— Да, — кивнула Саюри. — Видимо, тот ниндзя все же обжег Вас. Ничего страшного, но не стоит оставлять так.
Казекаге несколько секунд колебался. Словно проверяя, правду ли она сказала, он поднес пальцы к лицу и провел ими по подбородку. Наконец, ощутив причину беспокойства девушки (стоит отметить, что если бы она не сказала, он бы, возможно, так их и не заметил), он коротко согласно кивнул.
Саюри снова широко улыбнулась, довольная его решением. Она сняла с плеч свой вымокший снаружи, но совершенно сухой внутри рюкзак и, достав оттуда небольшую баночку, вручила его Акиро.
— Вы с Окинири пока передохните, — сказала она и, не дождавшись ответа, повернулась к Казекаге.
Акиро хотел что-то возразить, но не стал с ней спорить. Да и Окинири не был намерен ждать, а потому бесцеремонно схватил парня за руку и поволок куда-то в сторону.
— Казекаге-сама, — снова обратилась к нему девушка, поднимая на него свои серебристо-серые глаза. — Мне неловко Вас просить, но... вы не могли бы... пожалуйста... немного присесть?
Гаара не шевельнул даже пальцем — песок, словно живое существо, самостоятельно выбрался из тыквы-горлянки за его спиной и образовал у его ног некое подобие стула, на который он сел. Саюри подошла к нему вплотную и, зачерпнув пальцами немного мази из баночки, поднесла руку к его лицу, совершенно случайно задев его ладонь.
Такая теплая, — подумала она.
Такая холодная, — подумал он.
Куноичи, с трудом поборов вновь нахлынувший приступ смущения, коснулась его подбородка, осторожно втирая мазь в кожу. Она обладала заживляющими свойствами и подходила для обработки практически всех типов ран — это было изобретением ее брата, Кичиро, который усовершенствовал предыдущий состав, и теперь ее выдавали всем медикам. Обратной стороной было то, что поначалу она вызывала ощутимое жжение, а потому, как и следовало ожидать, Казекаге поморщился, но не произнес не звука.
— Прощу прощения, Казекаге-сама, — тут же извинилась девушка и осторожно подула на места нанесения. — Не сочтите мои слова за дерзость или грубость, но Вы поступили очень рискованно, покинув свою деревню. Вы как никто другой знаете, что происходит в мире, и всё равно отправились за нами, к тому же совершенно один! Ну разве это не безрассудно с Вашей стороны? А если бы с Вами что-нибудь случилось? Если бы кто-то из них оставил Вам шрамы посильнее этих ожогов?
Гаара сидел молча. По правде говоря, он толком и не знал, что ответить. Вообще, при любых других обстоятельствах он бы вряд ли позволил кому-то отчитать себя, словно маленького мальчика, разбившего мячом соседское окно. Но сейчас... то, что сказала Саюри совсем не было похоже на претензии, которые Гаара регулярно слышал в свой адрес от членов Совета Старейшин. Напротив, ее слова звучали очень мягко и вежливо, и в них слышался не столько упрек в том, что он покинул деревню, сколько волнение о нем самом. К подобному правитель Суны не привык.
Он молча наблюдал за девушкой, что сосредоточенно, едва касаясь кожи, наносила мазь на его лицо холодными пальцами левой руки, правой рукой придерживая его подбородок. С ее волос и одежды стекали капли воды, разорванная ткань кофты на боку напиталась кровью. Гаара в который раз невольно вспомнил их “знакомство” в том лесу и снова поморщился, но уже не по той же причине, что в прошлый раз.
Опустив глаза, он мельком взглянул на правую руку куноичи, которая прежде была забинтована почти по локоть, и его вниманием снова завладело нечто примечательное. На внутренней стороне предплечья, немного выше запястья, у нее был странный рисунок, подобного которому Гаара никогда ранее не видел. Нарисованная черными чернилами прямая линия, пересекающая полукруг, под которым были две жирные точки. Это напоминало какой-то символ, возможно, взятый из древнейшего языка, которым пользовались люди, жившие за несколько тысячелетий до появления шиноби. И, судя по тому, что девушка все время носила на этом месте бинт, хотя, не считая стесанной кожи на костяшках, повреждений на ее руке не было, ей не очень-то хотелось, чтобы кто-то это видел.
— С другой стороны, — заговорила Саюри после продолжительной паузы, отвлекая Гаару от мыслей о ее татуировке, — без Вас, Казекаге-сама, мы, возможно, и не справились бы с ними. Вы спасли нас от ядовитых игл и взяли на себя очень много вражеских шиноби. Большое вам спасибо.
Она снова подула на то место, куда наносила мазь, после чего, отстранившись, улыбнулась, закрывая крышку баночки.
— Ну все, — сообщила девушка. — Я знаю, сейчас немного жжет, но это только потому, что раны обеззараживаются. Пожалуйста, только не трогайте их руками — лучше скажите мне, и я еще раз подую. К утру уже все пройдет, даже следов не останется.
Гаара посмотрел на нее и кивнул.
— Спасибо, — произнес он, вставая. Песок тут же, будто по команде, вернулся в сосуд.
Саюри развернулась и направилась к Акиро и Окинири, расположившимся на привал прямо посреди поля битвы — парень, используя технику стихии земли, соорудил им своеобразную скамью. Мальчик сидел на ней, болтая ногами и ожидая еду, которую парень пытался разогреть для него. Куноичи, по пути выжав свои мокрые волосы и распустив их, подошла к ним и взяла свой рюкзак. Расстегнув его, девушка выудила оттуда стопку аккуратно сложенной одежды, бинт и, взяв банку с мазью, молча удалилась, скрывшись среди деревьев.
Она вернулась уже через две или три минуты, переодевшаяся в темно-синюю майку без рукавов, поверх которой надела жилет шиноби, что был на ней и прежде. Волосы Саюри оставила распущенными, чтобы они подсохли, а протектор, который ранее был на ее правом плече, она завязала на одной из лямок рюкзака. На ее руке — от локтя, до самых кончиков пальцев — снова появился бинт.
Гаара внимательно проследил за девушкой, увидев на ее правом, теперь оголенном, плече давно зажившие, но по-прежнему сильно заметные глубокие шрамы. На ее светлой, даже бледной коже они казались серебристыми, словно браслеты из чистого драгоценного металла, которые она, к сожалению, не могла при желании снять. Саюри, поймав взгляд Казекаге, смутилась и прикрыла шрамы ладонью, а тот молча опустил глаза, снова почувствовав нечто неприятное где-то в груди.