Катя была молодая и беременная, Нина Яковлевна пожилая и одинокая, но обе способны были видеть нечто одухотворенное в простых подробностях жизни. Такая способность казалась Соне редкой и драгоценной.
– Я недавно альбом купила про Камерный театр, – сказала Нина Яковлевна, когда вышли из кафе. И добавила, заметив, что Катя не поняла, что за театр такой: – Он теперь Пушкинский, на Тверском у нас. Но теперь это совсем не то, конечно. Какой красоты когда-то были спектакли, боже мой!
– Мне всегда было страшно жаль, что театр так призрачен, – сказала Соня. – Вышел из зрительного зала – и все развеялось. Не удержать.
– Зато в зрительном зале такие эмоции переживаешь, что никакие киношные эффекты не сравнятся, – возразила Нина Яковлевна.
Под эту приятную беседу они вернулись к себе на Тверской бульвар, и до вечера Соня уже не отрывалась от своего журнала, выглаживая последние материалы перед сдачей в типографию.
Про Бентли она вспомнила только в ту минуту, когда вышла с работы. Ничего страшного в этом не было, все равно собиралась зайти домой, чтобы переодеться перед тем как ехать к Максиму, так что котенок не остался бы голодным. Но все же стало неловко от того, что привыкла учитывать только себя. То есть, конечно, и Максим, и брат, и родители значили для Сони много, но жизнь каждого из них была устроена так, что все они, хоть и по разным причинам, обходились в своей жизни собственными силами.
Бентли играл с заколкой, которую сбросил с полки в прихожей, и на вошедшую Соню даже не глянул. Еды в его плошке оставалось еще достаточно, так что он, пожалуй, и не заметил бы, если бы она сегодня вовсе не появилась.
Хорошо, что Витька подобрал по крайней мере котенка. Щенок был бы требовательнее.
Соня досыпала Бентли корм и поменяла воду, думая при этом, какое надеть платье, и решила, что наденет крепдешиновое, расписанное золотистыми розами; ей нравилось, что они словно тонким пером нанесены на ткань. Максим не выражал о нем своего мнения, но она знала, что хорошо выглядит в одежде, которая нравится ей самой, потому и любила надевать именно это платье, когда ехала к нему. Вдруг пойдут куда-нибудь в субботу или в воскресенье вечером? Скорее всего пойдут. И она будет нравиться себе, и ему это будет нравиться тоже.
В кухню вошел Женя с пластмассовым чемоданчиком. Соня и не слышала, что он здесь.
– Привет. Дрель папину возьму, а? – сказал он. – Через неделю верну.
– Привет, – ответила она. – Можешь не возвращать. Вряд ли кто-то будет стены здесь сверлить.
– Ладно, – кивнул Женя. – Если что, я приду и просверлю.
Когда им было лет по двенадцать, мама удивлялась, как могут двойняшки быть такими разными.
– Мой сын живет разумом, притом сильным, – говорила она. – А дочь – эмоциями, притом слабыми.
Из своего нынешнего возраста Соня понимала, что и слабые эмоции не оказывали на ее детские поступки сколько-нибудь заметного влияния. Чувства ее были подспудны, до поверхности жизни не докатывались даже их отзвуки, и поверхность эта оставалась безмятежной. Она ходила в школу, читала, гуляла с подружками во дворе дома в Подсосенском переулке, где прошло их с Женькой детство, потом круг прогулок расширился до размеров всего старого Центра – Москва находилась в той же глубине ее жизни, где и чувства…
У Жени, конечно, все было иначе. Даже во дворе, для Сони уютном, он вечно попадал в какие-нибудь опасные истории, из которых, правда, всегда выходил невредимым. То испытывал с друзьями взрывпакеты на пустыре за домом, то вся их компания зачем-то полезла на брандмауэр в Лялином переулке, стена под ними начала разваливаться, мальчишки попадали на асфальт, переломав кто ноги, кто руки, Женька же схватился на лету за какую-то скобу и, нащупав ногами выступ на стене, спустился вниз без травм, только ладони ободрал.
При этом ее брат не испытывал ни малейшей склонности к пустому риску, хотя потребность рисковать казалась Соне органичной для людей его склада. Личный опыт в том, что касалось мужчин, при ее образе жизни, правда, не был обширным, но книги довольно рано восполнили его и даже превысили. Все наблюдения над жизнью, сделанные Андреем Болконским, Джолионом Форсайтом или Жаном Вальжаном, создали ее представление о мире мужчин, и, как Соня со временем поняла, оно оказалось на удивление точным.
– Ты котенка завела? – спросил Женя. – Вроде никогда не хотела.
– И сейчас не хочу, и не завела, – ответила она. – Витька с первого этажа на неделю оставил. У него «Харлей», ты его не помнишь, наверное.