Но он не сумел добыть ключ, которым можно отпереть эти клетки. Не важно, как сильно старался юный гхола, его память упрямо не желала восстанавливаться. Юноша сжал руку старика.
– Пока нет, отец, но я очень стараюсь.
Уже почти ничего не видящими глазами Скитале уставился на своего двойника.
– За что… ты так разочаровал меня?
Юэ уже восстановил память о своей прежней жизни, а двоих других гхола – Стилгара и Лайет-Кайнса – именно сейчас поджаривали на пылающих углях их генетической памяти. Как могли какие-то ведьмы достичь успеха там, где ничего не вышло у Мастера-тлейлаксу? Это невозможно, чтобы Бинэ Гессерит так умело запускал лавину прежнего опыта в сознании. Если Скитале окажется не в силах добиться желаемой цели, то тлейлаксу будут выброшены на мусорную свалку истории.
Старик хрипло закашлял на своей постели, и молодой гхола наклонился над ним. По щекам юноши катились слезы. Старый Скитале начал харкать кровью. Отчаяние и разочарование старика можно было, казалось, потрогать руками.
Дверной сигнал возвестил о приходе двух врачей Сукк. Раввин не скрывал своего отвращения к больному и очень неохотно согласился идти к нему, а Юэ все еще не мог оправиться от потрясения, вызванного возвращением памяти. По глазам обоих врачей старый Скитале понял, что они знают, что часы его сочтены.
Среди ведьм тоже были врачи школы Сукк, но Скитале настоял на том, чтобы его лечил только раввин, и то только в случаях крайней необходимости. Они все, конечно, нечистые повиндахи, но по крайней мере раввин не был ненавистной самкой. Может быть, следовало предпочесть Юэ старому еврею. Старому Скитале пришлось принять медицинскую помощь, ибо он надеялся, что врачи помогут ему дождаться, когда у «сына» пробудится память.
Скитале поднял голову:
– Уходите, мы молимся!
– Вы думаете, мне очень нравится лечить гхола? Мерзкого тлейлаксу? Вы думаете, что мне хочется быть здесь? Вы оба можете умереть, мне все равно!
Однако Юэ, держа в руке медицинский набор, прошел в каюту, отстранил молодого Скитале и принялся осматривать умирающего. За спиной Юэ встал раввин. Он хищно прищурил глаза за стеклами очков и процедил:
– Это не продлится долго.
Какой странный этот святой старик, подумал молодой Скитале. Даже на фоне резких запахов дезинфекции, лекарств и страдания от старого раввина всегда исходил какой-то странный, необычный и чуждый запах.
Юэ попытался придать своему голосу сочувствие:
– Едва ли мы сможем помочь.
Судорожно вздохнув, старый Скитале приподнялся на локте и прохрипел:
– Мастер-тлейлаксу не должен быть таким слабым и немощным… Это непристойно.
Юная копия Скитале, в который уже раз, попыталась запустить поток возрождаемой памяти, выдавить его в мозг. Истинная память должна быть где-то там, погребенная внутри дремлющих клеток какого-то сокровенного уголка сознания. Но у него опять ничего не получилось, не было даже проблеска пробуждения. Что, если ее там нет вовсе? Что, если процесс воссоздания гхола пошел не так, как надо? Его охватила паника, сердце бешено застучало. Как мало времени! Времени всегда не хватает!
Он постарался отогнать страшную мысль. В теле так много клеточного материала. Можно создать еще одного гхола Скитале, пытаться снова и снова, если это окажется необходимым. Но если его собственная память откажется пробуждаться, то где гарантия, что идентичный гхола будет иметь больше шансов на возрождение, тем более не имея в наставниках оригинального мастера?
«Я – единственный, кто близко знал настоящего Мастера».
Ему хотелось тряхнуть Юэ за плечи, потребовать у него ответа на мучительный вопрос: как удалось ему восстановить свою память? Слезы текли по щекам молодого Скитале, капали на руку умирающего старика, но Скитале понимал, что все это не поможет. Грудь старого Мастера начала судорожно подниматься и опускаться, смерть неотвратимо вступала в свои права. С громким жужжанием заработала система жизнеобеспечения. На дисплеях приборов светились данные.
– Он впал в кому, – произнес Юэ.
Раввин согласно кивнул. Как палач, объявляющий о своих планах, он сказал:
– Он слишком слаб. Сейчас он умрет.
У молодого Скитале упало сердце.
– Он так надеялся на меня. – Теперь отец так и не узнает, что будет дальше, он погибнет в сомнениях и тревоге, это будет последнее крушение в долгой цепи бед и катастроф, обрушившихся на расу тлейлаксу.
Он схватил умирающего за руку. Как она холодна, как холодна. «Я не смог!»
Словно пораженный станнером, Скитале упал на колени у смертного одра старого тлейлаксу. В отчаянии он вдруг отчетливо понял, что ему никогда, никогда, не удастся восстановить свою окостеневшую память. Не осталось ни единого шанса. Все погибло! Навсегда погибло! Все, что составляло славу и величие расы тлейлаксу. Громадность несчастья была невыносима. Чувство реальности поражения, словно острый осколок стекла, вонзилось в его сердце.