Выбрать главу

— Какая красота! — воскликнула Зефани в искреннем восхищении.

Услышав, что дверь открывается, она обернулась. Перед ней стояла Диана в скромном, отлично сшитом сером шелковом платье. Ее украшали простой золотой браслет на запястье, золотая булавка на лацкане и ажурное золотое ожерелье.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

Диана почти не изменилась с тех пор, как Зефани последний раз видела ее. Теперь ей должно было быть около сорока, она же выглядела от силы на двадцать восемь, не больше. Какая-то неуверенная, невыразительная улыбка появилась на губах Зефани.

— Я снова чувствую себя маленькой девочкой, — смущенно проговорила она.

Диана улыбнулась ей в ответ:

— Да ты и выглядишь девочкой-подростком.

Какое-то время они молча рассматривали друг друга.

— Значит, это правда. Значит, оно действует, — прошептала Зефани скорее сама себе.

— Ты только посмотри в зеркало, — сказала Диана.

— Со мной все проще. Но вот вы… вы и сейчас так же прекрасны, Диана, как и тогда, вы совсем не постарели.

Диана притянула Зефани к себе и обняла ее.

— Чувствую, что все это немного ошеломило тебя.

Зефани кивнула.

— Особенно сначала, — призналась она. — Я почувствовала себя страшно одинокой; но сейчас я понемногу отхожу.

— Твой голос звучал по телефону как-то напряженно. Я подумала, что нам лучше встретиться у меня, где мы сможем поговорить спокойно, — объяснила Диана. — Но об этом потом. Сначала я хочу услышать, как дела у тебя, у твоего отца и, конечно, все про Дарр.

Они разговорились. Постепенно Диане удалось успокоить Зефани. А после ленча Зефани уже чувствовала себя легко и свободно. Так хорошо ей не было с того времени, как отец сразил ее своей новостью. Когда они вернулись в гостиную, Диана повела разговор о том, что привело к ней.

— Ну, а теперь, чем я могу помочь тебе, моя дорогая? Что у тебя за беда? По твоему мнению, конечно.

Зефани неуверенно начала:

— Вы уже и так много сделали. Вы успокоили меня. У меня было ощущение, что я какая-то ненормальная, что ли, сама не знаю. Но я хочу понять, что вообще происходит. Я в таком смятении. Отец сделал открытие, которое… ну, как бы это сказать?., знаменует собой поворот в истории человечества. Я думаю, это ставит его вровень с Ньютоном, Дженнером и Эйнштейном. И вместо того чтобы огласить его и стать признанным во всем мире первооткрывателем, он все держит в тайне. Кроме того, он был уверен, что про это больше никто не знает, а оказалось, вам все это было известно, но вы также молчали. Я ничего не понимаю. Я знаю, отец говорил, что лейкнина на всех не хватит, но ведь так всегда бывает с чем-то новым. Раз уж известно, что такое возможно, это уже половина дела: начинаются активные исследования, и появляются люди с аналогичными открытиями. И в конце концов, если этого лишайника мало, то не такая это уж и беда: сообщение об этом может натолкнуть людей на поиски другого антигерона — так отец называет этот препарат. И последнее: я начала задумываться о побочном действии антигерона. Например, можно ли иметь детей, если принимаешь его, и так далее.

— Можешь не волноваться, — заверила ее Диана. — Никакой разницы нет, но ведь ты, конечно, не захочешь быть беременной так долго, как слониха. В этом случае достаточно перестать принимать лейкнин, и все возвращается к старой норме, скрытых побочных эффектов я пока не заметила. Существует, правда, незначительное замедление реакций, которое можно обнаружить только с помощью специальной аппаратуры; но оно куда слабее того, что наступает после двойной порции джина. Все остальные последствия ясны.

— Ладно, — сказала Зефани, — одной заботой меньше. Однако, Диана, я словно блуждаю в темноте во всем этом деле. Кстати, я не знаю и о том, как вы пришли к этому открытию, и про “Нефертити”, и про бизнес на красоте, и про ваши неприятности и их устранение. И так далее.

Диана вытащила сигарету, легонько постучала по ней и задумчиво ее оглядела.

— Хорошо, — ответила она. — Знать что-то наполовину до какой-то степени небезопасно. Я лучше расскажу все с самого начала.

Она зажгла сигарету и рассказала, как Френсис принес тарелочку с молоком, и о том, что из этого вышло.

— Таким образом, юридически, — подвела она итог, — я правонарушительница, а морально я имею такое же право на открытие, как и твой отец, но сейчас это не имеет значения. Главное — и на этом мы оба завязли — это освоение открытия. Чтобы понять, насколько я завязла, не нужно было много времени. Я думала, вскоре найду выход, но чем больше я об этом размышляла, тем больше возникало трудностей. Как раз тогда мне стало ясно, как это открытие важно. Я не знала, что с ним делать. И тогда твои слова навели меня на неожиданную мысль, и я избрала этот путь.

— Мои слова? — переспросила Зефани.

— Да. Мы говорили о том, что женщин обманывают, помнишь?

— Припоминаю. Это была ваша любимая тема, — улыбнулась Зефани.

— Сейчас тоже, — ответила Диана. — Ты говорила тогда, что рассказала об этом одной из твоих учительниц, и она ответила, что нужно как можно лучше приспосабливаться к условиям, в которых оказываешься, потому что жизнь слишком коротка, чтобы наводить в мире порядок. Что-то в этом роде.

— Я не уверена, что помню это.

— Не важно. Но суть такова. Конечно, подсознательно я обо всем этом знала. Действительно, то, что открыли твой отец и я, может коренным образом изменить всю будущую историю человечества. Я представила себе, как женщины начнут новую долголетнюю жизнь, поначалу и не подозревая об этом. Позднее они узнают, но к этому времени, я надеюсь, их будет уже достаточно, причем самых достойнейших, способных повлиять на общество. А для этого необходимо собрать группу людей, любую группу, убедить их, что долголетняя жизнь абсолютно реальна, и заставить их бороться за хомо супериор, совершенного человека. И вдруг я поняла, как это сделать. Люди, которым будет дана долгая жизнь, не смогут от нее отречься. Они будут упорно бороться за право сохранить ее.

Зефани нахмурилась.

— Я, кажется, не все понимаю, — сказала она.

— Ты должна понять, — ответила Диана. — Сейчас ты немного взволнована и расстроена, но ведь ты же не собираешься отказываться от долгой жизни, правда? И ты будешь отстаивать свое право на нее, если кто-то захочет отобрать ее у тебя?

— Да, думаю, что так. Но я знаю, что не хватит сырья.

— О, вскоре что-нибудь придумают, ты сама же говорила. Главное, есть попытка. Нужны только деньги, чтобы привлечь к этой работе достаточное количество людей, и больше ничего.

— Но по прогнозу отца настанет хаос.

— Конечно, будет и хаос. Создать хомо супериор невозможно без родовых мук. Но и это не важно. Самое важное — не дать ему задохнуться при рождении. Вот в чем проблема.

— Это мне непонятно. Как только люди узнают, они начнут бороться, чтобы добыть это вещество и продлить свою жизнь.

— Ты говоришь об отдельных людях, моя дорогая, но индивиды подчиняются общественным законам. Трудность состоит в том, что, как мне кажется, как раз законы против этого.

Дело в том, что существование большинства учреждений преследует две основные цели: во-первых, осуществление администрирования в широком масштабе, а во-вторых, сохранение непрерывности своих функций, что позволяет избежать трудностей, которые возникают из-за краткости жизни членов общества. Наши учреждения — это продукт наших условий, они призваны увеличить наши собственные ограниченные возможности с помощью постоянной смены отработавших свое частей. Другими словами, здесь действует система продвижения по службе.

Поняла? Хорошо. Тогда спроси себя, сколько людей поддержит перспективу долгой жизни, скажем, в две — три сотни лет, будучи на положении подчиненных? Понравится ли кому-нибудь идея о бессменном директоре, президенте, судье, руководителе, партийном лидере, папе, шефе полиции на все двести лет? Обдумай это хорошенько, и ты увидишь, что наши учреждения работают так, как они организованы, ибо в основе их деятельности лежит положение, что продолжительность нашей жизни составляет примерно шестьдесят-семьдесят лет. Ликвидируй это условие, и большинство из них перестанет функционировать.