Я отскочила от гольфрейца, отводя назад поврежденную руку. Кто-то снова рассмеялся, но мои глаза были прикованы только к солдату передо мной. Губы раздраженно поджались, я была для него не более чем надоедливая моль.
— Хаяо, мистер Навик не будет доволен тем, что ты мучаешь новобранцев.
Перед нами возник темноволосый парень, сжимая в руках отскочивший клинок. Когда я его разглядывала, то не заметила, насколько он был высок. Или насколько низка я по сравнению с другими. Солдат встал как стена меж нами, отгораживая неотесанного гольфрейца от меня. Уверившись, что его слушают, парень отдал оружие.
— Он недоволен всем, что я делаю, — скривив губы, отозвался тот. Забрав оружие и убрав его в ножны на бедре, гольфреец снова смерил меня взглядом, почесывая щетинистый подбородок. Что-то мне подсказывает, что я совершила большую ошибку. Разум все твердит мне «Не спеши, обдумай все. Действуй с умом, только так можно выжить», а тело двигается само собой, игнорируя инстинкты самосохранения. Сдается мне, необузданный нрав я взрастила быстрее, чем научилась слушать голос рассудка. Не из-за него ли я сейчас в исступлении без прошлого за плечами?
Бросив на прощанье взгляд, что обещал мне скорой нелегкой встречи, гольфреец ушел. Мне удалось вдохнуть с облегчением.
— Впредь тебе стоит думать, что ты делаешь. Глупого новобранца заменить не сложно, — с этими словами парень, что помог мне, повернулся. Он смотрел на меня.
Глаза цвета золотого песка на закате. Они меня погубят.
Я отшатнулась назад, дыхание стало прерывистым. Страх в груди разрывал когтями сердце, вновь давая о себе вспомнить. Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя.
Снадобье травницы горьким вкусом ощущалось на языке, давая вспомнить события прошлой ночи. Оно подействовало совсем не так, как я думала. Я ощущаю забытые страхи и чувства, но прилива воспоминаний все еще нет.
— Не пугай ее, — подал голос гольфреец с рыжими волосами. Я подняла глаза к солдатам, отвлекая мысли, приказывая им зацепиться на что-то реальное. Гольфрейцы обменялись только им одним понятными взглядами, ведя безмолвный разговор. Поэтому тишина запуталась в спертом воздухе коридора. Я совсем забыла, что здесь были еще люди. Остальные гольфрейцы с немалым интересом наблюдали за мной, усмехаясь, словно нашли интересную зверушку в лесу. Терпеть это впредь стало непосильной ношей и, обойдя солдат, я двинулась к женским комнатам.
На сегодня новобранцы не были нужны. Мне лишь оставалось потратить это время на поврежденную руку, что пылала огнем.
Глава 10
Город за окнами золотого замка был погружен в хаос. Но не крики и стенания кочевали по улицам, а тишина. Неестественная для этого места, чужая. Даже крики птиц смолкли. Такая тишина вселяла трепетный ужас.
Двери замка распахнулись, и ветер с жаром кочевал по коридорам, разнося мусор и запах крови. Залетал в комнаты в поисках последних живых и вываливался оттуда не удовлетворенный неестественным вожделением. Ветел гудел, обдавая огнем стены и полы замка, и рассыпался как песочный замок, когда доходил до тронного зала. На этом его владения закончились, незримая сила не могла добраться до сердца этого места. Здесь еще остались нетронутые души, кто бы ни управлял этим ветром – знал это.
Капли крови на роскошном полу чертили кровавую дорожку от закрытых дверей зала к самому центру. Тяжёлое дыхание отрывисто вырывалось из груди женщины. Ее руки тряслись, глаза не могли найти опору и соскальзывали, со страхом озираясь вокруг. Но ей не было страшно, на самом деле нет. Женщина была зла и убита горем. Ее мир – превратился в щепки, растаял на глазах. Теперь она не могла ничего изменить, не могла ничего исправить. Ее оставили смотреть, как остатки жизни гниют и рассыпаются в ничто.
Жажда погубила все. Извращённая жажда лишь одного человека была наказана.
Но никто не чувствовал своей вины. Никого не осталось, чтобы сожалеть. Кроме нее.
Слезы смешались с каплями крови на прекрасном лице и стекали вниз. Стук в ушах был громче колокола на центральной улице. Даже собственный крик не мог его заглушить. Подол нежной юбки заляпался в грязи, но сейчас это было меньшее, о чем могла думать женщина. В его складках она нашла грузный кинжал и крепко вцепилась в него пальцами. Другой рукой она держалась за живот. Ее движения медленные, плавные и с грацией. Даже в такой отвратительной ситуации ее поведение выдавало особу благородных кровей, и смерть не могла этого смыть. Смерти тысячи людей повидали сегодня ее серебряные глаза, но она все так же ходила с гордо поднятой головой и отточенной легкостью. Казалось, что ничто не способно сломить эту женщину. Но слова, что начали шептать эти губы, были несвойственные кому-то вроде нее.
Мольба тихим шёпотом медленно заполонила зал. Но никого не осталось, чтобы ответить ей. Небо опустилось на мир, чтобы сжечь его дотла из-за людской глупости. Боги даже не взглянут в ее сторону, даже не подумают помочь. Грех, что они совершили, не искупят никакие дары и молитвы, даже целой жизни мало. Сегодня и так погибло много людей, кровь могла бы омыть весь замок. Но никому не нужны эти жизни, оскверненные сердца годились лишь воронам на съеденье. А покореженные души должны гореть в адском пламени. Женщина знала это и все равно молилась, просила, умоляла Богов. Умаливала принять загубленные жизни в обмен на свою эгоистичную просьбу. Другой платы у нее нет. Для Богов ее корона ничего не значит, а ценнее ее, у женщины ничего нет.
Некогда красивые алые губы навязчиво шептали и голосили свое желание. Она не сдастся, пока ее не услышат, пока ей не ответят.
Женщина занесла усыпанный камнями кинжал и со всей скорбью и яростью вонзила его в живот.
— Мой мальчик будет жить, — шептали ее губы. Мольба, что срывалась хриплым шепотом, постепенно переросла в песнопения. Слова утеряли свой смысл и гортанным криком вырывались наружу. Женщина больше не молила богов – она требовала. А те ей отвечали.
Крик заполнил зал и, отдаваясь эхом от стен, возвращался импульсами к распростёртой на полу матери. Никому не познать боли более жестокой, чем потеря детей.
Светлые шелка пропитывались кровью, делая дорогое платье кроваво алым. Ей всегда шел этот цвет, потому понятное дело, что умереть она должна именно в нем. Теперь женщина не сдерживала крик, который зародился в ее горле уже давно – она упала на колени и закричала. А потом снова запела и снова кричала. Слова незримым весом обретали силу, она это знала, чувствовала.
Лишь маленькая девочка за колонной могла наблюдать за неистовой магией. Страх удерживал дитя на месте, ноги приросли к полу и стали каменными, как у статуй, которые украшали тронный зал. Маленькие ручки цеплялась за колонну, но гладкая поверхность не могла дать ей опоры, чтобы она смогла ухватиться.
— Они увидят это, все увидят, — от мягкого голоса королевы осталась лишь память. Исступленное песнопение забрало всю доброту и нежность. — Ты будешь жить.
Королева проткнула себя кинжалом второй раз.
Девочка за колонной вздрогнула. Отец ей говорил, что королева носит под сердцем наследника, нового короля. Мальчика, который покроет все королевство своим светом. Но сейчас ее королева вонзает кинжал в живот, убивая его. Убивая будущее, о котором молвили все горожане для принца.
Кровь рекой стекала на роскошные полы дворца. В тронном зале они были особенными – золотые узоры витиевато плелись по кругу и распускались серебряными цветами. Посмел бы кто отколоть хоть кусочек – смог бы обеспечить себя до последних дней жизни. Теперь золотой зал был окрашен кровью, а добросердечная королева, которую все знали, подобно ведьме пела свою ужасную песню. Даже воздух поменялся – стал спертым и душным. Тысяча свечей, что освещали зал, одна за другой потухали, окуная королеву в темноту. Слугам требовалось больше часа, чтобы их все зажечь. Но сейчас те, кто это делал – мертвы.
На миг голос женщины стих, но лишь для того, чтобы через боль она сумела вымолвить слова:
— И ты будешь править, — шипела она.
А потом королева повернулась к прячущейся девочке, и кровавая улыбка растянулась на ее прекрасном лице.
— И вы все ему поможете.
От великодушной королевы, которая так радостно махала своему народу, когда выходила в свет ничего не осталось. Девочка не знала эту женщину. И когда та схватила девчушку за подолы ее красивого платья и продолжила петь – девочка решила, что это не ее королева. Она не может ею быть. Она, так же как и ее любимый папа, умерла в этом бессмысленном беспорядке смертей.
Королева больше не молила богов – она требовала. Но требовала вовсе не у тех. И ее светлый взор, обращенный к святым божествам наверху, теперь был опущен вниз. Не свет отнюдь теперь окружал королевскую семью, а тьма. И положил этому начало сам король.
А потом к песне женщины присоединился и крик маленькой девочки.