— А мой прадедушка ему за это платил, — парировал Том. — А я говорю вам, сейчас же слезайте.
— Ух! Значит, ты Келли.
— Вот именно. Ну, слезай, рыжая, а не то упадешь и подашь на нас в суд за ущерб.
Она окинула его долгим твердым взглядом. Нет, не вызывающим — по крайней мере, по понятиям Келли, — но проницательным, определенно оценивающим. Том содрогнулся, вывернувшись наизнанку под взглядом этих голубых глаз. Посчитал ее самой что ни на есть хладнокровной из всех, кого знал, хотя глаза были на удивление теплыми.
— Пошли, Джон. — Она схватила брата за руку.
— Давай, помогу, — предложил Том.
— Не надо, Келли, — отказалась она. — Сами справимся.
И спрыгнула, подхватив младшего брата. Они побежали к поляне, где устраивался пикник, а Том все смотрел на развевающуюся желтую юбку, солнцем сиявшую над зеленой травой.
С тех пор он ее постоянно высматривал на устраивавшихся семьей праздниках. Трудно было не заметить рыжие волосы, сияющие глаза. Но танцевать она его научила, только когда им исполнилось по семнадцать. Именно здесь, вспоминал он, закатывая в грот тачку. Волосы на макушке Тома встали дыбом, как будто перед ним появились призраки его самого и Берни в ранней юности, танцующих в лунном свете под музыку ветра.
— Том, — окликнула она.
Он испуганно вздрогнул.
Берни стояла на коленях в полутемном гроте перед статуей Девы Марии. Видно, услышала, как он подходит, и оглянулась в черном плате, скрывавшем лицо. Видна только бледная кожа, изящные скулы, голубые глаза, отражавшие слабый свет.
— Сестра Бернадетта Игнациус, — сказал он. — Не ожидал тебя здесь встретить.
— Я знала, что ты сегодня придешь, — сказала она, перекрестилась и встала. На длинную юбку налипли травинки и грязь. Видя ее в монашеских одеждах, он всякий раз испытывает смертельную боль.
— У меня тут много работы, которую надо доделать до начала школьных занятий. Только что был в коттедже на берегу. Откуда ты знала, что я приду в грот нынче утром?
— Интуиция, — улыбнулась она.
— Значит, хотела со мной встретиться? — заключил он, и душа затрепетала, как рыбка, попавшаяся на крючок.
— Да, — подтвердила она. — Чтобы дать указания.
— Указания? — рассмеялся он. — Думаешь, мне надо указывать, как стены класть?
— Нет, конечно. Просто хочу, чтобы слова остались нетронутыми.
— Слова? — удивился он, глядя на поцарапанный камень. — Это же вандализм.
— Это Песнь песней, — возразила она, стоя с ним рядом, читая выцарапанную на граните цитату из Библии.
В гроте было сыро, северную стену покрывал мох, пахло землей. Но Том кожей чувствовал исходившее от Берни тепло, вспоминал прежние времена, когда они сюда приходили, и он держал ее в объятиях. Она взглянула на него — вспоминая те дни, или похоронив навсегда?
— Ты танцевала под эту песню? — хрипло вымолвил он.
Она не ответила, отведя глаза.
— Спой мне ее, — попросил он.
— Перестань, Том.
Он зажмурился.
Даже в присутствии Берни, стоявшей рядом с ним, по коже ползли ледяные мурашки. Грот напоминал могильный склеп или тюремную камеру. Он вспомнил, как она дала ему Библию для передачи Джону в Портлаоз. Библия принадлежала их прадеду, привезшему ее из Корка. Том спрашивал себя, утешит ли она Джона, часто ли он будет читать ее за шесть лет.
— Сестра Бернадетта, — сказал он теперь, — не стоило тебе проделывать такой путь, чтобы сказать мне это.
— Наверно, хотелось действительно убедиться.
— Что я ничего не скрываю?
— Да.
— А зачем ты скрываешь? — спросил он.
— Ты ирландец, значит, должен знать силу слова человека, попавшего в ловушку.
— Я не вижу ни стражи, ни запертой двери, ни зарешеченных окон.
— Ловушки бывают разные, — заметила она.
— Кто их расставляет? — спросил он. — Тебе точно известно.
Она попросту пропустила вопрос мимо ушей и, даже если знала ответ, предпочла промолчать.
— Разве грот не похож на капеллу? — настойчиво допрашивал Том. — По-твоему, сумасшедшие вправе царапать свои заявления на алтаре? Молитвы, которые на самом деле не исполняются?
Берни взглянула на выцарапанные слова, а потом на него. Хотя она теперь почти не бывает на солнце, кожа такая же гладкая, как тем давним летом, глаза такие же голубые, спокойные, как самая глубокая заводь на краю моря.
— Молитвы не желания. Они не исполняются.