П а н к р а т о в. Так и говори — ничего себе! Ты что — не русский? Ты где живешь? Ты что — в Америке живешь?
Л я к и н. Опять заболело-поехало.
П а н к р а т о в. Мяу! Хуяу! Слов у них уже не осталось, одни звуки. Мы за это на фронтах кровь проливали? Кузнецов, скажи! Вот за эту вот пятую колонну?
Л я к и н. Тебе как раз пять лет было, когда война по ходу кончилась.
П а н к р а т о в. Подсчитал! Гляди-ка, высчитал! Арихмометр! Плохо считашь! Может, я всю жись воевал! А тебе и знать не положено! Да где тебе знать-то, тля ты эдакая! Вот что это у тебя написано? (Тычет пальцем в спину Л я к и н у.) «Ненавижу работу»! Это что это такое? Сопля ты несчастная! Да мы по двенадцать часов…
Дверь кабинета распахивается. Санитары осторожно вывозят каталку, на которой лежит тело, с головой укрытое простыней. П а н к р а т о в умолкает на полуслове.
Выходят доктор З а д о р н о в, врач-реаниматолог и М е д с е с т р а.
В р а ч — р е а н и м а т о л о г. Инфаркт, конечно. Классика.
З а д о р н о в. Там все равно уже метастазы пошли. В почках, кишечнике…
М е д с е с т р а. Аркадий Михайлович, почему я-то опять?
З а д о р н о в (взрываясь). Идите тогда и оперируйте вместо меня! А я полы вытирать буду! (Останавливается и угрюмо смотрит на вставших пациентов.) Приму всех.
Процессия уходит в левую кулису. М е д с е с т р а с грохотом захлопывает дверь, за ней раздается сдавленный крик и через мгновение появляется бледный и еще более взъерошенный Б у д е т е, трясущий ушибленной рукой.
М е д с е с т р а (злобно). Ах, извините! (Уходит в правую кулису.)
Б у д е т е. Ничего. (Проходит к своему месту, снимает с него газету, и, приподняв очки, снова изучает пятна.) Гм… (Протирает очки, глядя перед собой.)
К у з н е ц о в. Живой дед-то?
Б у д е т е. Немножко мертвый. Сердце подвело.
П а н к р а т о в. Одно лечат, другое калечат. Я теперь на операцию нипочем не соглашусь. Не будет моего согласия.
К у з н е ц о в. Вот я не понимаю. У человека уже метастазы пошли.
Л я к и н. Стремно.
К у з н е ц о в. Ну, чего старика мучать?
П а н к р а т о в. Никогда они тебе толком не скажут. Темнят.
Л я к и н. В несознанку уходят.
Б у д е т е. Врачебная этика, вот и темнят.
К у з н е ц о в. Чушь какая-то. Конец — так конец. Чего там в прятки играть?
Б у д е т е. Ну уж сразу — конец. На ранних стадиях, бывает, спасают человека.
К у з н е ц о в. Так то — на ранних. А когда тебе под девяносто…
П а н к р а т о в. Жить, Кузнецов, всегда хочется. И в девяносто, и в сто. Поймешь потом.
К у з н е ц о в. Да что там за жизнь? Дряхлость, болячки, ожидание смерти… Из ума выживают. Из чувств остаются только злоба да зависть. И желчь. Всех измучают: врачей, близких, детей. А главное — самих себя.
П а н к р а т о в (негромко). Потом поймешь. Если доживешь.
Л я к и н (по-дурацки бодро). Живы будем — не помрем!
Появляется М е д с е с т р а с ведром и шваброй.
М е д с е с т р а. Помрете, куда вы денетесь. Как мой дурак: «Видал я ваших врачей в гробу!». А потом ссыте тут на пол.
Заходит в кабинет, начинает греметь ведром и стульями.
Л я к и н. Валить надо отсюда.
П а н к р а т о в. Давай, вали. Через год сюда же и привезут. С трубкой в пузыре.
Б у д е т е. Да, это не выход.
Л я к и н. Зачем с трубкой?
П а н к р а т о в. Вот будет у тебя непроходимость мочи, узнашь — зачем… На стену полезешь. «Вау».
Л я к и н (беспокойно). А чо делать-то?
П а н к р а т о в. Сиди и молчи.
Б у д е т е. Может, все еще обойдется. Может, зря пугают.
П а н к р а т о в. Страхуются они. Первым делом ЕГО исключают.
Л я к и н. А если…
За дверью звенит телефон. Звякает дужка ведра.
Г о л о с М е д с е с т р ы. Сидят, бубнят. Четверо еще. Сказал, всех примет. Тут у нас ЧП случилось. Дедуля один концы отдал. Прямо на приеме. Теперь подтираю за ним. Больше некому. Да одна, Галя, пашу, как папа Карло, с утра до вечера… Как дура, ну как дура, за ни за что… Да… Эти-то? Да, все с подозрением. Один особенно. Так что не знаю… Ладно, созвОнимся. Чао.
Грохот возобновляется.
П а н к р а т о в. Слыхали? «Один особенно».
К у з н е ц о в. Н-да… (Стучит пальцами по подлокотнику.)
Б у д е т е. Издевательство какое-то.
К у з н е ц о в. Эманация вашей этики, уважаемый.
Молчание.
П а н к р а т о в. Интересно, кто это тут — «один особенно». Слышь, молодой…