— А, так ты все-таки…
— Нет, не все-таки, — он потер глаза большими пальцами. Он всегда так делал, когда обижался. — Ее обвинили в супружеской измене и суд приговорил ее к смерти. Я тут абсолютно не при чем. На самом деле я пришел в ужас, когда узнал. Доволен? Или ты хочешь, чтобы я какую-нибудь клятву тебе принес?
— Нет, нет, я верю тебе, — сказал я. — В конце концов, зачем тебе врать? Особенно сейчас, когда мы того и гляди умрем. Ну то есть — какой смысл?
В общем, так он мне сказал, и, повторяю, зачем бы ему врать? Я не первый встречный и поперечный, и Бог свидетель, он знал за мной столько грехов, что хватило бы на дюжину повешений и четвертований, даже если бы мы не должны были умереть сразу же, как сержант вернется с обеда. Стало быть, он мог не боятся, что я стану его шантажировать или еще что; а уж если б я собрался его шантажировать… ну в общем, вы поняли, я уверен. Так что да, я верю ему. Лжеца не обмануть враньем, говаривала моя старая матушка, и за все время наших с ним странствий я не припоминаю ни одного раза, чтобы он мне соврал. Не то чтобы я проверял, конечно.
В общем, можете мне верить или не верить, как угодно. Между Лондиниумом и Вавилоном хватает магистратов, городских префектов и начальников стражи, которые не поверят мне, если я скажу, что огонь жжется — и правильно сделают, поскольку знают меня только с профессиональной стороны. Даже если и так, повторяю — зачем мне врать? Мне с этого никакой выгоды, разве что я хотел бы сохранить доброе имя моего друга, если б было, что сохранять. Не важно. Насколько мне известно, Луций Домиций Агенобарб Нерон Клавдий Германик Цезарь Август не убивал свою старенькую маму, первую жену и вторую жену. Кроме того, я не думаю, что он совершал все те преступления, которые ему приписывают — вроде устроенного им пожара и всего такого. Не такой это был человек.
А когда проводишь в чьей-нибудь компании многие годы, ночуя в канавах и под телегами, попадаешь с ним в тюрьмы, подземелья и камеры смертников и выходишь на свободу, и Бог знает, что еще, то узнаешь человека довольно хорошо.
Ну так вот, свое мнение о нем я высказал, а верить или нет — дело ваше.
В любом случае, даже если кое-что за ним и водилось — а всей правды вам все равно не узнать, слышите вы только то, что вам хотят рассказать — для начала, мать его была злобной старой сукой, с какой стороны не посмотри на нее, а что касается жен, то не думаю, что они были сильно лучше: все аристократы жестоки, как бойцовые петухи, и на три четверти не в своем уме из-за близкородственных браков и прочего. Так что даже если он что-то и совершил из того, что про него рассказывают, я не могу его винить. В конце концов, я и сам не девственная весталка, чего уж тут скрывать. Все, что я знаю, это как он обращался со мной и моим бедным братом, земля ему пухом. А ради этого я не боюсь подставиться, когда говорю: нет, он не был злодеем, чудовищем и что там еще про него говорят. Он был нормальный мужик.
Если вам интересно, из камеры смертников мы выбрались только так.
Повезло, конечно, спорить не буду — еще бы четверть часа, и нам конец. Но прямо перед тем, как сержант должен был нас забрать — потом он мне рассказывал, что он уже шел с ключами, и если б его внезапно не прохватило и не пришлось заскочить посрать, то мы бы стали кормом для ворон — явился глашатай от наместника с известием, что жена Его Великолепия родила двойню после двенадцатичасовых схваток, а он за это время успел пообещать госпоже Диане (по-вашему Артемида) освободить всех заключенных, приговоренных сегодня к смерти, если с ней все будет хорошо. Вот так все тогда закончилось и это нормально. Понимаете, если посмотреть свежим взглядом, становится удивительно, как часто со мной происходят самые поразительные вещи. Наверное, я нравлюсь богам, ну или типа того.
Ладно, если хотите пример, вот история о том, как я повстречал Луция Домиция — вот это была задница, скажу я вам. Короче, нас, Каллиста и меня, привязали к крестам и установили стоймя, и я такой говорю себе: Гален, вот теперь ты всрался по-настоящему. Толпа орала и кидалась всякой дрянью — почему, кстати, люди это делают? Они же тут вообще не при чем. Сержант стражи ухмылялся нам самой скотской ухмылкой и показывал эту ихнюю деревянную дубинку, которой ломают распятым ноги, чтобы они не могли привстать и вдохнуть, когда в толпе вдруг возникло какое-то шевеление, как будто все ломанулись освободить дорогу, и появился портшез, который несли здоровенные германцы в окружении дюжины стражников; все они внезапно остановились, а в маленькое оконце в портшезе высунулась какая-то рожа и спросила, что происходит.