Я поднялся.
— Прекрасно, — сказал я. — Поеду в город и устрою тебя на корабль. А после этого я тебя никогда тебя не увижу, а ты никогда не увидишь меня, — я отвернулся. — Наверное, ты прав. Так будет лучше для нас обоих.
— Я так думаю, — сказал он. — В конце концов, десять лет на дороге — и можешь вспомнить хоть один хороший день? Я не могу. Смотри на это так, что Каллист умер ради того, чтобы мы оба могли жить. Если мы не используем нынешнюю возможность, не решим, что мы должны делать и не будем следовать потом этому решению вечно, то получится, что он умер ни за что, — он вздохнул. — Знаешь что? Когда я подумал, что ты утонул, то сначала по-настоящему расстроился.
Расстроился, подумал я. Ну что же. Это же почти так же неприятно, как опоздать на корабль или потерять ручного кролика.
— Но потом, — продолжал он, — поразмыслив над этим, я решил, что надо смотреть фактам в лицо. Мы с тобой ничего хорошего друг от друга не видели. Мы были как два человека посреди моря, которые пытались друг друга спасти и в результате оба утонули. Когда я понял, что наконец сам по себе… знаю, звучит ужасно, но ты понимаешь, что ничего плохого я в виду не имею… я вдруг почувствовал себя как раб, который получил свободу по завещанию хозяина. Мне было грустно, конечно, и в каком-то смысле я испытывал благодарность; но в основном это было такое ощущение, как с ноги моей сняли огромный груз, и я снова могу плыть и дышать. Наверное, у тебя были похожие ощущения, да?
Я повернулся и посмотрел на него.
— Сказать по правде, — произнес я. — Я больше беспокоился о собственной шкуре. Мысль о тебе пришла мне в голову гораздо позже.
— Что ж, — сказал он. — Вот видишь. Ну, то есть, мы же друзья — думаю, друзья, после всего, через что нам пришлось пройти; что-то вроде армейских приятелей, если угодно. Но у нас никогда не было ничего общего, кроме опасностей, с которыми мы сталкивались, жуткой говенности жизни и людей, которых мы потеряли. Но не больше этого; товарищи, союзники в общем деле; в наших интересах было держаться друг друга, пока мы, наконец, не станем свободны и безгрешны. Вот и все. Мы друг другу не принадлежим, ты и я; мы не любовники и не братья. Теперь мы достигли этой общей цели и можем разбежаться к обоюдной выгоде. Ты же понимаешь это, не так ли?
— Да, — сказал я.
— Я так и думал. Это же само собой разумеется. И я хочу, чтобы ты знал — было очень любезно с твоей стороны предложить отправиться со мной, хотя я догадываюсь, что на самом деле ты не хотел идти, но думал, что ты мне нужен или типа того. Полагаю, ты думал, что так захотел бы Каллист. Но это не так, уверяю тебя. Он хотел чтобы двое, о ком он больше всего заботился, нашли свое место в жизни и остались на нем. Разве ты не согласен?
— Конечно, — сказал я.
— Тогда все в порядке, — он ухмыльнулся. — Знаешь, что? Я беспокоился, что ты смотришь на это по-другому. Лишний раз показывает, что всякий раз выясняется, что мы совсем не знаем тех, кого вроде бы знаем очень хорошо. Я почему-то забрал себе в голову, что приглядывать за тобой — мой долг; наверное, из-за Каллиста — в смысле, раз я стоил тебе твоего брата, то должен занять его место. Но это же глупо, да?