Б. Окуджава
Сентиментальный марш
Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет.
Когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.
Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая.
А для меня твои тревоги, и добрый мир твоих забот.
Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,
Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.
Но если вдруг, когда-нибудь, мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье не покачнуло б шар земной,
Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
А. Городницкий
Над Канадой
Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне уснуть давно бы надо,
Но отчего же мне не спится?
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия.
Нам усталость шепчет: «Грейся»,
И любовь заводит шашни.
Дразнит нас снежок апрельский,
Манит нас уют домашний.
Мне снежок, как не весенний,
Дом чужой — не новоселье.
Хоть похоже на веселье,
Только все же не веселье.
У тебя сегодня слякоть,
В лужах — солнечные пятна.
Не спеши любовь оплакать,
Подожди меня обратно.
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия.
Случай в Ватикане
Этот случай был в городе Риме,
Там служил молодой кардинал.
Утром в храме махал он кадилом,
А по ночам на гитаре играл.
В Ватикане прошел мелкий дождик,
Кардинал собрался по грибы,
Вот подходит он к римскому папе:
— Папа, папа, ты мне помоги.
Тут папа быстро с лежанки свалился,
Он узорный надел свой спинжак,
Он чугунною мантией покрылся
И поскорее спустился в бельведер.
И сказал кардиналу тот папа:
— Не ходи в Колизей ты гулять,
Я ведь твой незаконный папаша,
Пожалей хоть свою римскую мать.
Но кардинал не послушался папы
И пошел в Колизей по грибы,
Там он встретил монашку младую,
И забилося сердце в груди.
Кардинал был хорош сам собою,
И монашку сгубил кардинал,
Но недолго он с ней наслаждалси,
В ней под утро сеструху узнал.
Тут порвал кардинал свою рясу,
Об кадило гитарку разбил.
Рано утром ушел с Ватикану
И на фронт добровольцем пошел.
Он за родину честно сражался,
Своей жизни совсем не щадил,
Сделал круглым меня сиротою,
Он папашей и дядей мне был.
И вот теперь я сижу в лазарете,
Оторвало мне мякоть ноги,
Дорогие папаши, мамаши,
Помогите по возможности мне.
Дорогие братишки, сестренки,
К вам обращается сраженьев герой,
Вас пятнадцать копеек не устроит,
Для меня же доход трудовой.
Граждане, лучше просить,
Чем грабить и убивать.
Я был батальонный разведчик
Я был батальонный разведчик,
А он — писаришка штабной,
Я был за Россию ответчик,
А он спал с моею женой…
Ой, Клава, родимая Клава,
Ужели судьбой суждено,
Чтоб ты променяла, шалава,
Орла на такое говно?!
Забыла красавца-мужчину,
Позорила нашу кровать,
А мне от Москвы до Берлина
По трупам фашистским шагать…
Шагал, а порой в лазарете
В обнимку со смертью лежал,
И плакали сестры, как дети,
Ланцет у хирурга дрожал.
Дрожал, а сосед мой — рубака,
Полковник и дважды Герой,
Он плакал, накрывшись рубахой,
Тяжелой слезой фронтовой.
Гвардейской слезой фронтовою
Стрелковый рыдал батальон,
Когда я Геройской звездою
От маршала был награжден.
А вскоре вручили протезы
И тотчас отправили в тыл…
Красивые крупные слезы
Кондуктор на литер пролил.
Пролил, прослезился, собака,
А всё же сорвал четвертак!
Не выдержал, сам я заплакал,
Ну, думаю, мать вашу так!
Грабители, сволочи тыла,
Как носит вас наша земля!
Я понял, что многим могила
Придет от мово костыля.
Домой я, как пуля, ворвался
И бросился Клаву лобзать,
Я телом жены наслаждался,
Протез положил под кровать…
Болит мой осколок железа
И режет пузырь мочевой,
Полез под кровать за протезом,
А там писаришка штабной!
Штабного я бил в белы груди,
Сшибая с грудей ордена…
Ой, люди, ой, русские люди,
Родная моя сторона!
Жену-то я, братцы, так сильно любил,
Протез на нее не поднялся,
Ее костылем я маненько побил
И с нею навек распрощался.