Как это случилось? Два года назад, ты знаешь, я уговорил дона Андонга посетить курсильо. Поначалу я не питал никаких иллюзий, и в мыслях не имел, что это произведет на него хоть какое-нибудь впечатление. А когда потом узнал, что он общается с духовными наставниками, то был ошеломлен. Но мое удивление вовсе не было радостным. Я почувствовал, что меня провели, и приуныл. Ведь сам Мистер Националист, лютый враг церкви, готов покориться ей. Мне казалось несправедливым, если вдруг та сторона потеряет такого борца. Я наслаждался нашим поединком, и мне вовсе не улыбалась мысль получить его в союзники.
Да, я знаю, о чем ты думаешь, Джек. Ты думаешь, я все еще хотел насолить отцу, ибо никак не желал быть на его стороне. Да, мое место всегда в противоположном лагере. И если дон Андонг, заместивший моего покойного отца, перешел в лагерь церкви, то мне надо покинуть его, чтобы по-прежнему быть против отца. Пожалуй, этим можно объяснить одну совершенную мною подлость. Я свой человек в церковных кругах, и мне было известно, когда именно дон Андонг должен был в присутствии кардинала объявить о принятии веры. Я постарался, чтобы об этой тайне узнали активисты. В результате — демонстрация против дона Андонга в день его обращения, вину за которую свалили на Алекса.
Тогда я еще не имел четких планов и, уж конечно, не думал, оставаясь в церкви, тайно помогать ее врагам. Но из-за этого злого поступка, совершенного под влиянием минуты, я неожиданно превратился в мистера Хайда, двойного агента, работающего на тех и на других. И как это увлекло меня! Никогда раньше я не испытывал такого радостного возбуждения, такой полноты чувств, как в момент, когда стоял свидетелем обращения дона Андонга на вилле кардинала и одновременно слышал рев демонстрантов у ворот, сознавая, что то и другое — дело моих рук. Власть для меня дело привычное, но такая власть — о да! Я словно умножил свою жизнь на два. Я был христианином, благоговейно свидетельствующим приобщение к вере, и в то же время как бы антихристианином, который там же, стоя у ворот, проклинал эту веру.
В тот миг я увидел, какой путь открывался передо мной. Воспротивиться обращению дона Андонга собственным сенсационным отступничеством меня не устраивало. Довольно того, что я неожиданно и всецело стал язычником в сердце своем. Оставаясь в рядах церкви и подрывая ее изнутри, можно ведь сделать для язычников больше. А кроме того, необходимость таиться насыщала каждый миг таким ощущением полноты жизни, что мне казалось, будто и чувствовать я стал вдвое острее.
Ты спросишь, так ли внезапно я сделался язычником? Отвечу — нет, процесс шел исподволь и давно, хоть я сам не ведал об этом. Ибо все время, пока я просто отбивал нападки на церковь со стороны дона Андонга и националистов, я видел, что им чего-то еще не хватает, и мысленно формулировал для себя решающий, на мой взгляд, довод националистов: раз подлинный филиппинец есть филиппинец языческий, христианин вообще не может быть филиппинцем. А тут вдруг понял, что уверовал в это целиком. Вот почему мое тайное отступничество не привело меня в один лагерь с Алексом. Ему и его националистам казалось достаточным быть просто врагами христианства, между тем как следовало активно защищать язычество. Ибо спасение филиппинца — в восстановлении язычества на Филиппинах.
Потом я решил определить для себя, с чего же начать. И остановился на Гиноонг Ина и на «Самбаханг Анито». У жрицы была харизма[111], а у ее церкви — последователи. Этого достаточно, чтобы возродить наши исконные доиспанские культы. При надлежащем финансировании и руководстве «Самбаханг Анито» могла превратиться в общенациональное движение. Вот так я стал «таинственной фигурой», стоящей за «Церковью Духов». Я нашел ей помещение, разработал стратегию пропаганды, добился для Гиноонг Ина отдельной программы на телевидении, давал деньги на обучение новообращенных. Я отыскал это ничтожество, Исагани Сеговию, сделал из него своего человека, агента, который действовал по моей указке, а сам я оставался за кулисами. Только он и Гиноонг Ина знали, кто я. И только они да я знаем, кто тайно присоединился к нам, а среди этих лиц есть столпы государства и церкви, и они готовы, когда придет день, объявить о своей приверженности религии предков. Вот что мы успели сделать за два года.
А теперь, Джек, я перехожу к интересующим тебя тайнам.
Весь прошлый год у доктора Джекиля и мистера Хайда было очень много дел. С одной стороны, я вел кампанию за беатификацию[112] Эрманы; с другой — нападал на нее в статьях, которые помещал в газетах. При, так сказать, дневном свете я занимался тем, что поднимал авторитет святой пещеры, а ночью разрушал его. Исагани Сеговия работал с отцом Грегги Вираем и случайно обнаружил тайный ход из часовни в пещеру. Я сразу увидел, что церковникам тут можно здорово напакостить.
111
Божественный дар