— Да, — сказал Джек, — они приходят, уходят и снова приходят. Но ведь последний из них еще не использован до конца, и вы хорошо это знаете, хотя и делаете вид, будто уже списали его со счетов.
— Не думаю, что вы сами понимаете, что говорите, мистер Энсон.
— Тогда, может быть, это ваша богиня говорит во мне. А она говорит, что Почоло послан захватить руководство повстанческим движением. И если это ему удастся, то я знаю, каково будет следующее действие пьесы.
— И каково же?
— Возрождение старого мифа. Возвращение ренегата-христианина и языческой жрицы во главе повстанческих сил. Архиепископ и принцесса снова вместе, снова они скачут вперед, пытаясь восстановить власть старых богов. Намечается ли их совместное появление в пещере?
— То, что вы называете мифом, я называю судьбой.
— Правильно ли я понял богиню?
— Вы определенно говорите на всех языках, мистер Энсон.
— Я говорю языком ангельским, а любви не имею…
— О нет, это вы цитируйте той стороне, не нам. Мы-то уже хлебнули драгоценной благодати от их ангелов. И мы воздаем злом за зло.
Она встала.
— Позвольте пригласить вас на обед, мистер Энсон.
— Нет, спасибо, — ответил он, тоже поднимаясь. — Меня ждет срочное дело.
Она задержалась у двери.
— А знаете, мистер Энсон, я очень бы хотела выяснить одну вещь. Если произойдет то, что вы называете следующим действием пьесы, на чьей стороне будете вы?
На минуту он задумался, потом ответил, пожав плечами:
— Я не собираюсь делать выбор.
Она улыбнулась:
— Но я все же думаю, что вы его сделаете, когда придет время, и это будет правильный выбор.
В первый раз он видел ее улыбающейся, и неожиданно все происшедшее сгустилось для него в звуки лиры и флейт.
Держась за ручку двери, она стояла, освещенная дневным солнцем, в пурпурной юбке и прозрачной блузке, а черные волосы струились по ее спине, и казалось, четыре века мифа и тайны улыбались с ее лица. Потом она исчезла в доме.
Уже проходя мимо храма, он услышал, как кто-то окликнул его по имени. В боковой двери храма стоял ухмыляющийся Исагани Сеговия, опять в набедренной повязке.
— Мистер Энсон, вы удовлетворены этим интервью?
— Нет.
— У вас все еще есть вопросы?
— Несомненно.
— Если вы хотите знать, кто сообщил сенатору Алексу Мансано насчет Почоло…
— …то это были вы, да?
— Я послал ему анонимное письмо, в котором сообщил, что его отец и жена знали о мошенничестве с розами в пещере. Он начал проверять и, конечно, вышел на меня. Тогда я сказал ему, что Почоло и есть таинственная фигура, стоящая за «Самбаханг Анито», и рассказал все, что действительно случилось с Ненитой Куген.
— Теперь ясно, кто открыл тайну Нените Куген.
— Да, это тоже я. И я же сказал Иветте, кто пытался поймать вас в ловушку в тоннеле, — хотя и не впрямую. Я просто устроил так, что она подслушала, как мы с Томми говорили об этом. Я слышал, сенатор оставил письмо?
— Оно уже превратилось в пепел.
— Жаль. А было бы забавно — не само разоблачение, а его последствия. Церковникам пришлось бы попотеть.
— Могу я спросить, для чего вы делаете все это?
— Ни для чего. Пожалуй, только ради забавы. Зло ведь забавно, когда оно бескорыстно.
— Вы любите розыгрыши?
— Я просто язычник. Нам все дозволено. Но, конечно, Гиноонг Ина будет сильно огорчена. Она слишком всерьез принимает все это. А бедный Почоло воображал себя сатанинской личностью, играя в доктора Джекиля и мистера Хайда.
— Странно слышать это от человека, бывшего его креатурой.
— В том-то все и дело. Он мне просто надоел со своей уверенностью в том, будто я его креатура, его орудие, ученик дьявола. Пусть теперь поразмышляет на досуге. Когда он появился здесь в ночь перед исчезновением, я сказал ему, что это я разоблачил его перед Ненитой, Иветтой и Алексом Мансано. Слушайте, да он просто обалдел! Бедняга только тогда сообразил, кто из нас двоих был главным. Он-то все время думал, что он беспощаден, сущий сатана, а тут другой переплюнул его в сатанизме, к тому же просто так, без всякой цели.