Вдруг что-то зашевелилось в кустах, и перед одиноким путником, осторожно отступившим на несколько шагов, предстала рыжая Адельгейда, жена палача. Она была бледна и, видимо, утомлена, рыжие волосы ее густыми прядями спадали в беспорядке на полные плечи.
— Слава Богу, ты наконец явился, Лейхтвейс, — проговорила она. — Я уже давно ожидаю тебя на этом месте, так как должна сообщить тебе печальную весть.
— Где Лора? — ужасным голосом крикнул Лейхтвейс, бледный как смерть. — Где моя жена? Говори, не терзай меня. По лицу твоему вижу, что с Лорой случилось что-то ужасное.
Адельгейда вынула письмо из кармана.
— Знаешь ли ты почерк своей возлюбленной? — спросила она.
— Отлично знаю. Я получал от нее много писем и записок.
— В таком случае ты не будешь сомневаться в том, что это письмо, которое я сейчас передам тебе, написано ею. Прочитай его, и да поможет тебе Господь примириться с неизбежным.
— Не упоминай имени Бога! — крикнул Лейхтвейс, дрожащими руками вскрывая письмо. — Ведь ты все равно не веришь в него.
Блуждающим взором пробежал он письмо, написанное изящным, привычным к писанию почерком. При этом он тяжело дышал.
— У меня рябит в глазах, — простонал он, — да, это ее почерк. Прочитай ты, Адельгейда, я не могу.
Адельгейда взяла письмо, быстро взглянула исподлобья на Лейхтвейса и прочитала:
«Мой дорогой друг!
В то время, когда ты получишь это письмо, я уже буду находиться в монастыре Серого ордена. Добровольно я посвящаю себя церкви. Это решение вызвано видением, которое явилось мне минувшей ночью. К моему ложу приблизился дух моей дорогой, слишком рано скончавшейся матери; мягким голосом покойная увещевала меня не начинать жизни, полной позора и греха. Гейнц, я ужасно боролась с собой, я слезами орошала свои подушки. Но другого решения не должно быть. Нам надо расстаться.
Пусть утешением для тебя служит уверенность, что я никогда не буду принадлежать другому. Я постригусь в монахини, и если ты когда-нибудь любил меня, то исполни последнее мое желание, с которым я обращаюсь к тебе: не нарушай покоя моей души, не пытайся разубедить меня. Тебе пришлось бы жестоко разочароваться, так как я всецело принадлежу монастырю. Это письмо будет последним прости, проникающим в мир к тебе от
Лейхтвейс застонал и, как смертельно раненный, упал на землю.
Адельгейда смотрела на него сверкающими глазами.
— Как сильно он любил ее, ненавистную, — быстро прошептала она. — Безмерно счастлива та, кого он так любит. Но вооружись терпением, Адельгейда, ты добьешься своего. Благодаря твоему уму ты уже одержала первую победу. Ты разорвала узы, связывавшие любящих, ты уничтожила их. Это письмо, написанное Лорой фон Берген под угрозой смерти под диктовку настоятельницы монастыря Серого ордена сестры Варвары, не преминет оказать свое воздействие. Мужчины тщеславны. Оскорбленное самолюбие, сознание, что Лора предпочла монастырь жизни с ним, заставит Лейхтвейса разлюбить ее. А тогда — тогда он будет искать забвения и утешения в моих объятиях и на моей груди. Спи, забудь весь мир, Лейхтвейс. Ты проснешься новым человеком и, когда очнешься от обморока, будешь принадлежать мне.
Адельгейда уже собралась уйти. Но, взглянув еще раз на лежавшего на земле красавца, она не могла устоять против искушения. Она опустилась рядом с ним на землю и жадным поцелуем прикоснулась к его губам. Мягкими, полными руками обвила она его шею и прильнула к нему всем телом.
Вдруг она вздрогнула. Чей-то хриплый стон раздался близ нее. В испуге она обернулась. Адельгейда увидела чьи-то огненные глаза, которые уставились на нее со зверским выражением. В то же мгновение из кустов вынырнула мохнатая отвратительная голова, сидевшая на безобразном теле.
— Рохус! — злобно вскрикнула Адельгейда. — Негодная тварь! Как ты напугал меня!
Урод дрожал всем телом, стоя перед женой палача.
— Ты целовала его! — прохрипел он, скрежеща зубами, как разъяренный зверь. — Я не хочу, чтоб ты его целовала. Я хочу тоже наслаждаться твоими поцелуями. Дай мне обнять тебя. Я убью его! Я задушу его!
Адельгейда ударила Рохуса кулаком в лицо.
— Вот тебе моя ласка! — крикнула она. — Помни, Рохус, раз и навсегда: этот человек находится под моей защитой. Если ты посмеешь только дотронуться до него, то я уйду из этой местности и ты никогда больше меня не увидишь.
Эта угроза подействовала на Рохуса ошеломляющим образом. Он бросился перед ней на землю, извиваясь у ног ее, как змея. Затем он поставил ее маленькую ножку себе на голову.
— Образумился? — воскликнула Адельгейда. — Тогда пойдем домой. Надо посмотреть, проснулся ли твой хозяин.
Она приподняла платье и скрылась в чаще, Рохус поплелся за ней, подобно верному псу.
Лейхтвейс остался один в темном лесу. Обморок его мало-помалу перешел в глубокий сон, и он проснулся лишь тогда, когда солнце последними лучами своими позолотило верхушки деревьев, а вечерний туман уже начал заволакивать скалы и лес.
Лейхтвейс поднялся на ноги. Он оглянулся по сторонам, не отдавая себе отчета в том, где находится, провел несколько раз рукой по глазам, как бы стараясь вспомнить что-то, и вдруг разразился душераздирающим, пронзительным хохотом.
— Итак, она меня тоже бросила, — глухим голосом проговорил он. — Тоже отвернулась от меня и обманула. Да, обманула! Ведь клялась же она мне, призывая в свидетели Бога, что никогда не расстанется со мною, что готова жить вдали от мира и разделить со мной тягость изгнания. И что же? Одной ночи было довольно, чтобы изменить всю ее решимость. Какое-то призрачное видение отнимает ее у меня, и она прячется за стены монастыря, спеша уйти от моего гнева, от моей мести. Лора фон Берген! Ты была моим добрым гением, тебе я молился в бессонные ночи, с твоим именем на устах засыпал, и ты же толкаешь теперь меня в бездну и отнимаешь последнюю радость в жизни. Лора! Милая, дорогая моя Лора! Нет. Тебя я не буду в состоянии ненавидеть, я это чувствую. Теперь, когда я тебя лишился, я еще больше люблю тебя. Сердце у меня разрывается на части при мысли, что я больше никогда не увижу тебя.
Могучее тело Лейхтвейса вздрагивало от рыданий, и он плакал навзрыд, как ребенок. Но скоро он немного успокоился, вытер слезы и злобно проговорил:
— Не хочу больше плакать. Довольно слабости. Надо действовать, и действовать решительно. Попытаюсь увидать ее еще один последний раз. Пусть она мне скажет в лицо, что разлюбила. Довольно слез — разбойник не должен плакать. Начиная с этой минуты, я всецело становлюсь тем, чем сделала меня судьба.
Он поднялся на ближайший пригорок, откуда был виден весь Висбаден как на ладони. Подобно раскатам грома, прозвучали его слова:
— Проклинаю вас, жалкие людишки! Вас, скрывающих под масками лицемерия и порядочности свои пороки и разврат. Вас, полных мерзости и преступлений, способных убить и оскорбить каждого, лишь только бы это было скрыто от света. Из сотни вас трудно найти одного честного человека. Из ста ваших женщин и девушек трудно найти одну, которая тайком не занималась бы развратом. Я объявляю вам войну, войну жестокую и беспощадную. Берегитесь, богачи, дворяне! Охраняйте вашу жизнь, ваши кошельки с золотом. Разбойник Генрих Антон Лейхтвейс, властелин Нероберга, браконьер прибрежий Рейна, поклялся мстить вам. Он будет бичом, неумолимо карающим вас. Я сознаю, что такая жизнь окончится когда-нибудь на эшафоте, но пусть будет так. Я все-таки проведу несколько лет в полной неограниченной свободе. А ты, герцог Нассауский, неблагодарный хозяин, осудивший своего верного слугу, даже не выслушав его, знай и помни, что в твоих владениях буду царствовать я, менее ограниченно и более свободно, чем ты сам. И законы мои будут писаны кровью.