Но в ту минуту, как я развязала мешок и хотела вынуть из него малютку, вдруг случилось нечто до того неожиданное, что слушающие теперь мое признание, может быть, даже не поверят. Земля вдруг расступилась под моими ногами. Едва успев схватить мешок и крепко прижать его к груди, я стала спускаться вниз все глубже и глубже. В суеверном страхе я была уверена, что передо мной разверзся ад, который поглотит меня за мое преступное намерение. Наконец я стала на твердую землю. К счастью, я все-таки держала мешок так, что ребенок нисколько не пострадал. Поднявшись на ноги, я стала пробираться дальше. Скоро я заметила, что нахожусь в подземной пещере, состоящей из нескольких, переплетающихся между собою ходов. Ну, подумала я, из этой пещеры, конечно, есть какой-нибудь выход, и тут мне бояться людей нечего: они не живут под землей. Но вдруг кровь застыла у меня в жилах: я услышала стоны женщины. У меня ноги подкосились, дрожа всем телом, облитая потом, я прислонилась к стене и услышала ясно и отчетливо слова, которые не могу забыть до сих пор:
— Гейнц!.. мой Гейнц!.. Где ты, мой дорогой муж?.. Наш ребенок… у нас родился ребенок…
Я не знаю, какая сила толкнула меня вперед. Я почувствовала, что должна идти на этот голос, что тут нужна моя помощь; может быть, требуется спасение человеческой жизни. Я бросилась вперед и скоро попала в помещение, устроенное наподобие большой комнаты. Оно было освещено мерцающим факелом. Но все-таки было настолько светло, что я могла различить молодую женщину, лежавшую в устланном мхом углублении, высеченном в скале. Как дивно хороша была эта красавица. Она была прекрасна, как ангел, даже в эту минуту, несмотря на свои страдания и крайнюю слабость. Волна золотых волос спускалась ей на шею и голые плечи. Как раз в ту минуту, когда я вступила в пещеру, она рожала ребенка; но, несмотря на жестокие боли, счастливая улыбка играла на ее устах. Теперь я знала, где нахожусь. Имя знаменитого разбойника Генриха Антона Лейхтвейса было мне хорошо известно. Роженица постоянно повторяла его в полузабытьи. Очевидно, я попала в тайное убежище Лейхтвейса, и прелестная, златокудрая красавица, лежавшая передо мной, была не кто иная, как жемчужина Рейна, Лора фон Берген.
Бедняжка. Она рожала без всякой человеческой помощи, одна-одинешенька, на своем каменистом ложе, в пещере. Нужно было как можно скорей помочь ей во что бы то ни стало освободиться от ребенка и спасти жизнь и ему и его матери. Хотя мне в первый раз пришлось исполнять такое дело, но я благополучно выполнила его. Уж очень мне хотелось спасти красавицу. Но пока я была занята ею, вдруг странная мысль блеснула в моей голове. Я уже говорила, что собрала милостынею порядочный капиталец. Часть его хранилась у меня дома. До сих пор меня постоянно тревожила мысль, что в один прекрасный день Лейхтвейс со своей шайкой нападет на меня, обкрадет и убьет. Эта мысль преследовала меня целые годы, и за последнее время особенно тревожила меня. Хотя Лейхтвейс никогда не трогал бедных, но меня он не постеснялся бы ограбить, если б проведал, какое состояние я нажила хитростью и притворством, соперничая с другими нищими, гораздо более нуждающимися, чем я. Теперь мне представлялся отличный случай получить оружие против Лейхтвейса. Что если я овладею его ребенком? Если унесу с собой только что родившегося мальчика? Не послужит ли он хорошим орудием против Лейхтвейса? Не могу ли я при первом появлении разбойника остановить его словами:
— В моих руках твой ребенок. Сделай шаг — и он будет мертв.
Эта мысль как-то сразу овладела мной. В ту же Минуту я обменяла девочку, которую принесла в мешке, на мальчика, в чьих жилах текла кровь Генриха Антона Лейхтвейса и Лоры фон Берген».
Глава 146
ТЯЖЕЛАЯ РАЗЛУКА
— Мое дитя! — воскликнула Лора, когда Лейхтвейс дочитал до этого места. — Дитя мое… бедное мое дитя!.. Едва ты открыло глазки, как уже сделалось жертвой преступления. Гейнц… милый Гейнц, что теперь с нашим ребенком? Боже мой. Боже мой! Жив ли он еще? Если бы я только могла обнять его и прижать к своему исстрадавшемуся сердцу.
Лора так неутешно рыдала, что Лейхтвейс должен был приостановить чтение, чтобы хоть немного успокоить ее. Но сам он, этот сильный человек, был взволнован не менее жены. Пот выступал у него на лбу и крупными каплями стекал по лицу. По мере того, как он читал, голос его становился глухим и хриплым.
— Жена, дорогая жена моя! — заговорил с глубоким чувством Лейхтвейс. — Если наше бедное дитя еще живо и может быть спасено, то, поверь мне, я сделаю все, чтобы вернуть его тебе. А теперь, Лора, будем читать дальше, посмотрим, что скажет еще на своем смертном одре негодная нищая. Хромая Труда.
Но не только Лейхтвейс и его жена, а и остальные товарищи не могли сдержать своего волнения. Они все вспоминали, как Лора постоянно настойчиво утверждала, что она родила не девочку, а мальчика. Лейхтвейс объяснял это тем, что жене его, обессиленной до потери сознания сильными болями, просто почудилось, что при ней лежит мальчик. Но теперь, судя по тому, что они прочли в газете, Лора, очевидно, не заблуждалась. Она действительно родила сына, но Хромая Труда украла его, заменив маленькой, только несколько дней тому назад родившейся девочкой, оставленной ей баронессой…
Лейхтвейс взял опять газету, и после того, как под дубом снова восстановилось полное безмолвие, стал читать вслух продолжение исповеди Хромой Труды:
«Как только я обменяла детей, я тотчас же стала искать выход из пещеры. Сына Лейхтвейса я завернула в тот самый шерстяной платок, в котором я принесла девочку, и уложила его в мешок. Для бедной Лоры я теперь была бесполезна и поэтому должна была исчезнуть, не теряя времени, если не хотела попасть в руки возвращающегося разбойника. Но мною овладело отчаяние. Я видела, что из этой гранитной пещеры нет выхода. Я ощупала все стены, стучала, шарила, но выхода не находила. Ниоткуда не проникал лунный свет, так ярко сиявший наверху, над пещерой. Я считала себя погибшей. Если Лейхтвейс вернется сейчас со своей шайкой и застанет меня тут, то участь моя будет решена. Разбойник не мог оставить меня в живых. Я узнала тайну его подземной пещеры, которую он охранял так старательно, что до сих пор полиции и никому в мире не приходило в голову искать его шайку в подземелье.
У меня ноги подкашивались при мысли о том, что ожидает меня. Вдруг я нащупала на стене веревку. Я вынула из кармана спички и зажгла их, чтобы осветить пространство вокруг себя. У меня под рукой оказалась не одна веревка, а целая веревочная лестница, которая, по-видимому, вела наверх. Это-то и был вход и выход из подземелья, и через это отверстие я и провалилась в него. Разбойники, часто пользующиеся этим проходом, очевидно, не закрывали его. Я не теряла ни минуты. Рискуя своей жизнью и держа в одной руке мешок с новорожденным ребенком, я, другой цепляясь за перекладины веревочной лестницы, взобралась наверх. Благодарение Богу: я увидела лунный свет. Это было доказательством, что я приблизилась к поверхности земли. Несколько минут спустя я уже пробиралась по кустарнику, который закрывал вход в пещеру. У подножия холма я встретила человека высокого роста; это не мог быть никто другой, кроме разбойника Лейхтвейса. Он шел в сопровождении одетой в белое женщины, которую он, без сомнения, вел из Висбадена. Скорей, скорей — повторяла я, — скорей бежать отсюда и укрыться в лесу, чтобы он не увидел меня… Все это мне удалось, и когда восходящее солнце осветило землю, я уже была в моей избушке. Таким образом я присвоила себе сына разбойника Лейхтвейса.