— Если ты меня любишь, я женюсь на тебе независимо от того, дадут или не дадут свое согласие мои родители.
С этими словами он привлек меня к себе и осыпал поцелуями. Но вдруг я вспомнила, что на огне испортится кушанье, и бросилась к плите с возгласом испуга.
— Да, я люблю тебя, но мое кушанье сгорит! — воскликнула я.
Аделина Барберини рассмеялась громким ироническим смехом, произнеся эти слова.
«Я люблю тебя», — как часто эти слова срываются с уст молодых созданий, которые произносят их с полной верой, не осознавая, что обманывают себя. «Я люблю тебя!» Как долго может длиться молодая любовь, если не успеешь ее быстро поймать в сетку, а молодые сердца пронзит острой булавкой, как бабочек, и хранит их старательно под стеклом. Острая булавка — это брачный обет, а стекло — это брак. Бедные молодые сердца, как часто вам приходится погибать и увядать, потому только, что вы торопитесь с этим «я люблю тебя». И я воображала себе тогда, что действительно люблю Баркера, и только потом мне стало ясно, что это увлечение не имело ничего общего с любовью. Но у него все обстояло иначе. Он немедленно сел и написал письмо домой родителям, излагая им свое твердое намерение жениться на мне. Как я и ожидала, письмо, которое он получил в ответ от родителей, было чрезвычайно недовольное и суровое. В этом письме ему приказывали немедленно вернуться домой и прервать со мной всякие отношения. Если же ему нужны деньги, чтобы разделаться со мной, то он может получить их у компаньона отца, который находится в Париже. Баркер побагровел от злобы, читая это письмо. Он порвал его и бросил в пылающий камин. Затем он схватил мои руки и громко воскликнул:
— Спустя восемь дней ты будешь моей женой, Аделина, а теперь не станем более скрывать нашу любовь. Пусть все знают, что мы принадлежим друг другу.
— Значит, теперь вас уже можно поздравить, — послышался голос из соседней комнаты в то время, когда мы предполагали, что мы одни.
Когда мы обернулись, мы увидели Цезаре Галлони. Мне показалось, что его желтое лицо еще бледнее обыкновенного, а глаза сверкали мрачным огнем.
— Ну, конечно, Цезаре! — воскликнул Баркер, немного негодуя на быстрое вмешательство его товарища в нашу тайну. — Мы принимаем твое поздравление и надеемся, что ты будешь свидетелем при венчании нашем, которое последует через восемь дней.
— С большим удовольствием, — ответил Галлони и приложил руку к груди.
В этот вечер мы отпраздновали наше обручение. Жирарден и толстый Бохе с искренней радостью приняли сообщение Баркера о нашей любви и хвалили его чрезвычайно за его решительный образ действий.
— И право же, — воскликнул толстый Бохе, — если бы ты не женился на ней, то я бы сделал ей предложение! Но я рад за тебя, мой милый Баркер, искренно рад. А теперь займемся приготовлением к торжеству: пригласим к себе всех друзей со своими гризетками.
— Жирарден и Галлони, — обратился он к товарищам, — вы можете побегать по Латинскому кварталу и созвать гостей, мы с Адой будем стряпать пока, а Баркер позаботится о напитках.
— А как наша касса?
— Ну, пока ничего, сейчас только было первое число, и еще деньги имеются.
Все вытащили кошельки и сосчитали содержимое. Оказалось всего в кассе шестьдесят франков, что обещало веселый вечер. И действительно, вечер удался на славу. Вся наша квартира была торжественно освещена, и гостей собралось гораздо больше, чем мы ожидали. Студенты явились со своими гризетками, молодыми, красивыми девушками, которые обыкновенно переходили из рук в руки студентов Латинского квартала. Раздавался смех, шепот, поцелуи, шутки и болтовня, раскупоривались бутылки, а приготовленные нами паштеты, вкусные бутерброды и сладкие пирожные исчезали так быстро, словно налетели тучи саранчи. Дым наполнял все комнаты, окутывая разнузданное и расшалившееся общество словно вуалью, быть может, даже необходимой, чтобы скрыть одну парочку от другой.
Цезаре Галлони сидел у рояля и играл, в то время как другие танцевали. Я чувствовала, что глаза его не отрываются от меня. Он следил за каждым моим движением, не спуская с меня взгляда, он держал меня в своей власти силой своих больших выразительных глаз. Время от времени на лице его появлялась странная улыбка. Меня охватывал трепет, когда я замечала ее, я чувствовала, что эта улыбка выражает насмешку и злобу.
Наконец некоторые из гостей подошли к роялю и под аккомпанемент итальянца спели несколько игривых песен. Этот род увеселения имел большой успех, так как все уже устали от танцев. И меня стали просить спеть что-либо. Я бы не поддалась этим просьбам, так как не считала себя особенно хорошей певицей, но и я уже выпила больше вина, чем следовало, и уже не владела собой. Я подошла к роялю, Галлони взял несколько аккордов, и я запела. Когда я окончила свою песню и хотела поскорее скрыться, так как боялась вызвать насмешки, Галлони схватил меня за руку и властно сказал:
— У тебя прекрасный голос, Ада, только нет слуха и уменья. Вот послушай-ка, я сыграю и спою тебе песню, а ты повторишь ее за мной.
— Как? — с испугом возразила я. — Повторить мелодию, услыхав ее первый раз? Это невозможно.
— Не противоречь мне! — грубо прикрикнул он на меня. — Я хочу, чтобы ты пела эту песню, я хочу, слышишь!..
Его глаза впились в мои пронзительным взглядом. Меня вдруг охватила усталость, которую я часто испытывала, находясь вблизи от него. Руки мои беспомощно опустились, а Галлони пел и играл, не спуская с меня взгляда. Словно сквозь сон слышала я его пение и его игру, но странно — каждая нота, каждое слово запечатлелись в моей памяти, словно печатью вдавливаемые в мой мозг; я не хотела помнить песню, но все-таки должна была запомнить ее, точно какая-то сила принудила меня к этому. Затем молодой итальянец медленно выпрямился. Все кругом были заняты разговором, шутками. Даже Баркер болтал с молодым земляком своим, который был среди других приглашенных. Никто не обращал внимания на нас. Итальянец еще раз взглянул на меня. Затем он поднялся и, закрывая меня от других самим собою, провел рукой по всему моему телу, тихо, но внятно и повелительно произнес:
— Усни… усни… и повинуйся моей воле.
С того момента я не помню больше, что со мной произошло. Когда я услышала чей-то голос: — проснись! проснись! — я вздрогнула, сон, охвативший меня, исчез вдруг, и меня поразил гром аплодисментов, восторг и радостные восклицания, которые теперь посыпались со всех сторон. Я узнала, что я только что пропела песню, которая показала, как прекрасен мой голос, как велика моя техника, и что все во мне признают великую артистку. Все подходили ко мне, жали мне руку, поздравляли меня. А Баркер обнял меня и воскликнул:
— Любимая! Какой сюрприз ты приготовила мне. Почему ты раньше не показала мне его? Ты же настоящий соловей — мы все в восторге. О, какую ты прекрасную песню спела нам!
— Какая песня?!
И если бы меня потащили на эшафот и приказали еще раз спеть эту песню под страхом гибели, под ударом палача, я бы не могла этого сделать, потому что я не помнила ни одного слова, ни одной ноты той песни, которую я спела, по утверждению всех, как законченная артистка. Я почувствовала глубокую боль в голове, какую-то тошноту и, покинув шумную компанию, скрылась в мою кухню. Мне необходимо было остаться одной, чтобы понять все, собраться с мыслями. Я раскрыла окно, в которое ворвался приятный прохладный воздух ночи. Ах, как он освежал мою разгоряченную голову, как успокаивал мои странно возбужденные нервы; я перестала дрожать, успокоилась и снова пришла в себя. Вдруг я услышала легкие шаги и, обернувшись, увидела Цезаре Галлони.
Он внимательно смотрел на меня своими проницательными глазами. Он ласково провел своей белой рукой по моим черным, волнистым волосам и сказал мягким, ласкающим голосом:
— Ты будешь петь, как птичка, моя маленькая Аделина, я наполню твою душу искусством пения, я научу твое горлышко — трелям, много чести и денег принесет мне моя певунья-птичка, и весь свет я объезжу с ней. Тише, тише, моя соловушка, никто не узнает о нашей тайне.
Я не успела еще ответить ему, как он уже исчез из кухни, и я осталась одна посреди кухни, смотря на тлеющие угли.
Вечер кончился, и гости покинули дом. Баркер всех пригласил к нам на свадьбу, которая должна была состояться через восемь дней. Баркер приложил все усилия, чтобы эта свадьба состоялась в назначенный срок. Прежде всего он достал деньги, обратившись письменно к своим богатым друзьям. Он заказал экипаж, в котором мы должны были приехать в церковь, купил мне подвенечное платье — одним словом, он сделал все, чтобы приблизить момент нашего счастья.