— Срам… Стыд и срам Матиасу Лоренсену… Срам лоцману смертоносного судна.
Матиас Лоренсен мгновенно повернулся. Глаза его метали молнии.
— Чего хотят от меня? — крикнул он дрожащим голосом. — Сейчас называли мое имя… если кто хочет что-нибудь сказать мне, пусть подходит… пусть тот подойдет…
Готлиб тотчас же встал рядом с отцом. Молодой гигант со сжатыми кулаками и с воинственным выражением на лице внушал всем страх и уважение. Тем не менее из толпы снова раздалось несколько голосов:
— Ты позоришь бременскую гавань, Матиас Лоренсен! Ни один лоцман не согласился вывести в море невольничье судно.
— Еще есть время, — крикнул канатный мастер, говоривший перед тем с магистратским писарем и мясником, — ты еще можешь отказаться, Лоренсен; пусть посмотрит американец, как-то он выберется отсюда? Ты ведь знаешь, что он не имеет права выйти в море без лоцмана? Это дает надежду спасти несчастных.
— Выслушайте меня, люди! — крикнул старый лоцман, и голос его отчетливо прозвучал в самых отдаленных углах набережной. — Я живу между вами пятидесятый год, и, надеюсь, никто из вас не укажет ни на один бесчестный или неблагородный поступок с моей стороны…
— Нет, нет, это правда, — раздалось в толпе. — Матиас Лоренсен был всегда благородным человеком и честным моряком.
Старик вытер лоб, сняв с головы клеенчатую шляпу, и его седые волосы стали развеваться по ветру.
— Рядом со мной стоит мой сын, — заговорил он. — Думаете ли вы, что я решусь сделать что-нибудь такое, за что мне пришлось бы опустить перед ним глаза? Кто может это подумать, того я считаю подлецом. Поэтому предоставьте мне исполнить дело, на которое меня обязывает моя подписка. Еще ни один лоцман в бременской гавани не изменял своей подписи под контрактом. Но вы все меня знаете и потому положитесь на меня… я, Матиас Лоренсен… еще раз повторяю — положитесь на меня…
Хотя толпа и не могла понять таинственного смысла этих слов, но почтенная личность старого лоцмана, твердость его голоса, уверенность, с какой он произнес эти намеки, подействовали на нее. Шепот одобрения пронесся в публике, и Лоренсен мог беспрепятственно подняться с сыном по трапу на палубу «Колумбуса».
Между тем на корабле все уже было готово к отплытию. Паруса были распущены и развевались по ветру, сильном норд-осте, попутном «Колумбусу»; якоря были подняты, и последняя якорная цепь свертывалась на палубе.
На капитанской вышке стоял капитан. Это был высокого роста, крепко сложенный человек с рыжими волосами и пробором посредине головы. Подбородок его был гладко выбрит, и по обе стороны его росли маленькие, рыжие, вроде котлет, бачки, какие обыкновенно носят англичане и американцы. Но черные неподвижные глаза капитана совсем не шли к его английской физиономии. Они скорей подошли бы к смуглому, обрамленному черными волосами лицу какого-нибудь цыгана, чем к этой рыжей физиономии. На нем был капитанский мундир тех времен. Штаны до колен обтягивали его крепкие ноги, нижняя часть которых была обута в черные чулки. Сверх чулок были надеты башмаки с пряжками из чистого золота, как было видно с первого же взгляда. Длинный темно-коричневый сюртук с золотыми позументами и обшлагами и широкополая шляпа, защищавшая лицо от солнца, дополняли одеяние капитана «Колумбуса».
Экипаж состоял исключительно из американцев, хотя многие имели тип ирландцев, которых, как известно, живет такое множество в Америке. Это было грубые, отважные молодцы, люди, которых житейские бури, видимо, носили по всем морям земного шара. Грубые морские волки, которые исполняли с криками и проклятиями свои служебные обязанности; на их лицах не было и признака того добродушия и сердечности, которыми в настоящее время отличаются моряки. В то время только беда заставляла людей поступать на морскую службу. Человек, напроказивший в молодые годы, столкнувшийся с властями, преследуемый полицией, не способный ни к какому другому труду, становился моряком.
Из этого, впрочем, не следует заключать, что между моряками не было верных, надежных молодцов, напротив, особенно люди, занимавшие высшие должности, отличались честностью и порядочностью. На рулевого, капитана и его помощника можно было положиться, но матросы представляли часто прямую опасность для корабля. Случаи измены, возмущения, отказа в повиновении беспрестанно разбирались в морских судах, уже учрежденных в то время в вольных ганзейских городах: Гамбурге, Бремене и Любеке.
Таким же ненадежным был и экипаж «Колумбуса». Оглядев этих людей, Матиас Лоренсен скривил многозначительно крепко сжатые губы и шепнул стоящему рядом с ним сыну:
— Ну, что касается этих, то будет вовсе не жаль, если они все утонут, как кошки.
На кормовой палубе стояли восемь человек, очевидно, не принадлежащих к экипажу. Средь них было шесть мужчин и две женщины. На них были надеты костюмы жителей Гельголанда, и они держали себя в них с гордостью, свойственной их соотечественникам. Высокого роста человек с густой черной бородой был, по-видимому, главой этого гельголандского семейства и строго следил за тем, чтобы люди его держали себя на корабле как следует. На головах у женщин были надеты гельголандские чепцы, с опущенными на лица покрывалами, сквозь которые нельзя было разобрать черт лица, к великой досаде мужской части публики; стройные, изящные фигуры этих женщин заставляли догадываться об их молодости и красоте. Чернобородый гельголандец внимательно осматривал с одним из своих товарищей устройство корабля. Его, казалось, все интересовало, но особенно привлекли его внимание спасательные лодки. Он просил одного из матросов объяснить, как следует пользоваться ими в случае опасности? Можно ли привести их в действие скоро и легко, так как они ведь единственные спасательные средства в случае бури. В каком месте нужно подрезать канат, чтобы лодка спустилась в воду сама, без чужой помощи.
— Вы, кажется, боитесь, гельголандец, — спросил матрос, дававший эти объяснения, — чтобы между Бременом и Гельголандом не случилось несчастья с «Колумбусом»? В этом отношении вы можете быть совершенно покойны: «Колумбус» отличный корабль; доски его крепки, как железо. Должно случиться что-нибудь необыкновенное, чтобы «Колумбус» пострадал. Он так же верно доплывет до Америки, как когда-то доплыл до нее его тезка.
— Я не боюсь, — ответил чернобородый гельголандец, — я ведь, так сказать, дитя моря: кто родился на Гельголанде, тот с пеленок привык к морским волнам. Но «Колумбус» меня интересует потому, что я еще никогда не видал такого прекрасного трехмачтового судна.
— Охотно верю, — проговорил матрос-ирландец, сплюнув табачную жвачку на палубу. — Судно это было построено в Балтиморе специально для океанского плавания и в короткое время совершило уже семь рейсов туда и обратно.
— А какой груз он везет сегодня? — спросил совершенно равнодушно гельголандец.
Матрос не сразу ответил. Он кинул на говорившего сбоку пытливый взгляд, как будто хотел убедиться, серьезно ли задан этот вопрос или с язвительной насмешкой.
— Какой груз мы везем? — переспросил ирландец. — Какой глупый вопрос. Мы возим из Америки разные продукты в Европу, а из Европы… Ну само собой разумеется… из Европы берем на борт то, в чем нуждается Америка… кажется, ясно…
— Конечно, конечно, совершенно ясно, — подтвердил гельголандец, не моргнув глазом. — Но объясните мне, пожалуйста, мой друг: когда я спускался вниз, чтобы выпить стакан воды, я слышал под нижней палубой ужасный шум и гам, точно говор многочисленной бурной толпы. Разве, кроме нас, у вас есть еще пассажиры на судне?
— Какой вздор, — буркнул ирландец и повернулся спиной. — Мне некогда болтать с вами, видите, вон капитан делает мне знак.
Тот стоял на капитанской рубке и начальническим взором следил за всем, что делалось на корабле. Ему, казалось, не особенно нравилась маленькая группа гельголандцев. Подозвав говорившего с ними матроса-ирландца, он приказал послать к нему лоцмана, Матиаса Лоренсена.
— Слушайте, лоцман, — обратился он к старику, когда тот поднялся к нему на мостик. — Вы сделали мне большую неприятность, приведя этих людей на борт. Вы ведь знаете, как строго мне запрещено допускать посторонних пассажиров на «Колумбус»?
— Я это знаю, капитан, — проговорил старый Лоренсен, с некоторым смущением поглядев в сторону, — я знаю, что в этом случае я поступил, может быть, не совсем правильно, но я не мог иначе… Прежде чем я уговорился с вами буксировать «Колумбус» в Северное море, эти люди уже наняли мою лодку и заплатили мне за то, чтобы я перевез их в Гельголанд. Конечно, ваше дело было много важнее и мне не хотелось упустить его. Однако я не мог бросить моих гельголандцев: они должны вернуться домой. Вот мне и пришла в голову мысль: так как «Колумбус» должен подойти к Гельголанду, а на проезд от Бремена понадобится всего десять или, в худшем случае, пятнадцать часов, то я и подумал, что эти люди могут сделать такой короткий переезд на вашем судне. Но если вы находите, капитан, что я поступил дурно, то, пожалуйста, верните мне мой контракт и возьмите другого лоцмана. Их много, и есть люди, гораздо ловчее меня в бременской гавани.