Ночь была лунная, но Отто даже и в темноте мог бы найти дорогу в деревню Доцгейм. Какое бесчисленное множество раз он проходил по этой дороге, всегда влекомый к Ганнеле своей страстью, но то, что он чувствовал сегодня, такого томительного влечения к возлюбленной Отто Резике никогда еще не испытывал. Может быть, за эту долгую разлуку Ганнеле изменилась? Может быть, теперь ему удастся склонить ее сделаться тем, чем были Лора и Елизавета для своих мужей: преданной женой в нужде, горе и опасности? Отто возликовал при этой мысли и, оторвав ветку жасмина, воткнул ее в свою шляпу.
После часовой ходьбы он увидел деревню Доцгейм. С радостью взглянул он на освещенные луной маленькие домики и возвышающуюся над ними стройную колокольню, залитую серебристым лунным светом. Здесь он родился, здесь научился любить Ганнеле, здесь жил и страдал и теперь вернулся, чтобы взять то, что в Доцгейме было самое лучшее и дорогое для него.
Отто Резике спустился с пригорка и вошел в деревню. Несколько дворовых собак залаяли, но ему стоило только прикрикнуть на них, чтобы они замолчали: он, сын доцгеймского мельника, был хорошо им знаком, когда-то он часто бросал им кости и объедки, и это ему пригодилось в настоящую минуту. Собаки не выдали его. Молодой разбойник должен был пройти всю деревню, так как домик, в котором жила Ганнеле со своим безумным дедом, находился на самом конце деревни. Правда, он мог бы подойти к нему с другой стороны, не проходя деревни, но для этого ему пришлось бы сделать большой круг, что было не под силу его терпению.
Резике представлял себе, как Ганнеле сперва испугается, когда он постучится в окно ее спальни, затем ее черты вдруг просветлеют и глаза заблестят, когда она убедится, что это он, ее возлюбленный, вернувшийся к ней. В деревне он не встретил ни души; все, очевидно, спали, и только в трактире горела свеча. В Доцгейме не было ночного сторожа, а старый сторож Громюллер был занят только трактиром, в который ходил аккуратно каждый час смотреть, все ли там в порядке. Чтобы доказать свое рвение, он выпивал каждый раз стаканчик шнапса. Таким образом утром, по количеству выпитых стаканчиков, он мог определить, сколько им сделано осмотров ночью.
Резике быстро прошел мимо трактира. Его шаги глухо раздавались по деревенской улице, но люди, спавшие в маленьких домиках за чистенькими деревянными ставнями, просыпаются не так легко. После тяжелой, прилежной дневной работы они спят ночью крепким сном. Наконец Отто Резике завернул за угол, и перед ним показался, под только что распустившейся липой, маленький, белый, жалкий для других, но не для него, домик. Для него он хранил драгоценнейший клад на земле, хотя этим кладом была только бедная девушка — предмет его любви. Отто Резике дошел до дома Ганнеле. Он подкрался к нему, как привычный лазутчик, то приседая, то поднимаясь, чтобы взглянуть в окно.
Это, однако, оказалось невозможным, потому что они… были закрыты ставнями.
Но и тут Отто Резике знал свое дело. Ему нужно было пройти в сад, к окну спальни Ганнеле. Он быстро обошел дом и через несколько минут стоял перед окном, за которым спала прелестная Ганнеле. Отто Резике еще раз огляделся, чтоб убедиться, что никого нет вблизи, что никто не может подслушать его. Тихо и осторожно стукнул он в окно, чтоб не испугать Ганнеле, но, по-видимому, он был уж слишком осторожен, внутри все было тихо, никто не шевелился.
— Ганнеле спит крепко, — прошептал Резике, — тем лучше: это признак хорошего здоровья и чистой совести. Я должен постучаться громче.
Он стукнул сильнее, затем несколько раз постучался громко и тревожно. Но и это не подействовало. В домике царствовала тишина; он точно вымер. Охваченный тяжелым предчувствием, Отто Резике поспешил к двери, которая вела из сада внутрь дома. Но едва он взялся за ручку, как дверь отворилась — она не была заперта.
Это не могло особенно удивить Отто, потому что в деревне, где нечего бояться, как в городе, многие спят с незамкнутыми дверьми. Но Ганнеле имела основание запирать дверь своей комнаты, потому что в окрестностях Доцгейма были люди, желавшие прокрасться в комнату молодой девушки, чем они, несомненно, и воспользовались бы, если бы только могли рассчитывать на легкомысленность хозяйки. Отто невольно подумал о рыжем Иосте. И чего только пришел ему на ум этот безбожный человек в такую минуту? Отто Резике открыл дверь и тихо вошел в дом. Так как молодая девушка не слышала его стука в окно, он решил попробовать постучать в дверь ее спальни и таким образом разбудить ее. Опасности ведь нет никакой, потому что безумного деда нечего было бояться.
Спальня Ганнеле находилась на левой стороне коридора, ведущего внутрь дома. Отто Резике подкрался на цыпочках, как вор, к двери спальни. Сердце его билось так сильно, точно он собирался сделать что-нибудь дурное. Мысль, что только тоненькая дверь отделяет его от возлюбленной, бросила его в жар, кровь хлынула в голову, а щеки молодого человека покрылись густой краской. Ах, за этой дверью спит его Ганнеле! Ему стоило только открыть дверь, подкрасться к постели, нагнуться над молодой девушкой и сорвать поцелуй с губ красавицы; но так далеко желания Отто Резике не простирались.
Он намеревался легким ударом в дверь только возбудить внимание Ганнеле и вызвать ее на разговор. Отто постучал три раза: сначала тихо, потом громче и с бьющимся сердцем прислушался. Но внутри во всем доме по-прежнему царила тишина. Тогда им овладел страх, который возрастал с каждой минутой, страх за жизнь Ганнеле. Он должен был во что бы то ни стало удостовериться, не в опасности ли Ганнеле. Для этого он должен даже забыть приличие и войти в ее спальню.
К счастью, дверь не была заперта; он слегка нажал ручку, дверь отворилась, и Отто вошел в темную комнату. Он не мог различить ни одного предмета, но это не смутило его: он вытащил из кармана огниво и высек огонь. Едва осветилась комната, как Отто Резике невольно испустил крик изумления. Не веря собственным своим глазам, он отскочил назад к двери. Маленькая комнатка была совершенно пуста. В ней не было ни Ганнеле, ни мебели. Через несколько минут Отто, однако, оправился и сказал себе:
— Не могу понять, почему Ганнеле не спит в своей комнате? По всей вероятности, безумие деда дошло до такой степени, что она не решается оставить его одного и переселилась поближе к нему.
С этой надеждой в сердце молодой разбойник поспешил в соседнюю комнату, которая вместе с кухней и пустой спальней Ганнеле составляли все ее жилище. Медленно и тихо открыл он дверь и осветил комнату; фитиль дрожал в его руке. Тут оказалось то же самое — ужасающая пустота… ничего… никого, пустая, нежилая комната. Весь дом осиротел, Ганнеле с дедом покинули его.
— Не наняла ли она в деревне другой квартиры?
Глубокий вздох вырвался из его груди, в изнеможении опустился он на скамью, приделанную к стене. Резике не заметил, как фитиль выскользнул из его рук и тлел на полу. Отто был в таком отчаянии, не найдя своей возлюбленной в ее прежнем жилище, что ничего не заметил. Молодой человек сидел на скамье и горько плакал. Он был подавлен тоской; всем существом он стремился к Ганнеле, но где ее найти? Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Любовь, — говорят люди, — есть величайшее счастье в мире, но оно же и величайшее страдание, если не может быть разделена.
Тысячи мыслей волновали Отто. Что могло побудить Ганнеле оставить этот дом, в котором ей жилось так хорошо и покойно? Может быть, ее средства настолько улучшились, что она могла нанять в деревне другую, более просторную и удобную квартиру? Может быть, она опасно заболела и умерла? Может быть, Ганнеле, которую он ищет, покоится уже там, внизу, на маленьком деревенском кладбище? Эта мысль заставила его содрогнуться. Он обвинял себя, что напрасно покинул Ганнеле. Невозможно, чтобы Бог внезапно отозвал к себе такое прелестное, в расцвете сил, создание. Его ужасала мысль о могиле, о кладбище… Нет, такой неизвестности он не мог долее переносить. Сегодня же, тотчас же, сию минуту он должен узнать в чем дело и успокоить себя. Но как ему добыть известия о Ганнеле в деревне, где он не смеет никому показываться, ни с кем поговорить?