— Вы очень пунктуальны. Теперь мы можем приняться за работу, — проговорил профессор.
— А буря не помешает? — взволнованно спросил Иост.
— Напротив, она нам на руку; в такую погоду никакие свидетели не сядут нам на шею.
— Я вижу, что вы запаслись несколькими мешками, — продолжал профессор, указывая на сверток из грубой ткани, который Иост прятал под своим дождевым плащом. — Смею спросить, для какого назначения взяли вы с собой этот сверток?
— Конечно, господин профессор, — ответил управляющий, — для того, чтобы перенести домой клад, который мы достанем из Рейна. Кстати, я хотел спросить вас: разве необходимо, чтоб этот молодой человек, ваш ученик, — как, бишь, его зовут — этот Бертольд Габлер получил третью часть всего, что мы добудем? Мне кажется, для молодого человека опасно сделаться сразу обладателем такого огромного богатства, и я думал… и я полагал… мне казалось, что…
Рыжий Иост внезапно умолк; взглянув случайно в лицо профессора, он прочел на нем такое выражение, которое сразу заставило его замолчать. За синими очками глаза профессора сверкали зло и насмешливо. Этот взгляд ужаснул Иоста. Он подумал, что сделал большую глупость, заговорив о лишении ученика его доли клада.
— Вы намекаете, если я правильно понял вас, — сказал профессор, — что нам с вами не мешает поднадуть Бертольда Габлера в смысле его участия в нашей добыче? Вы отчасти правы, господин управляющий, и я торжественно обещаю вам, что вы получите двойную долю, сравнительно с тем, что получит молодой человек.
— Ха, ха, ха! Я вижу, мы понимаем друг друга, господин профессор, — хохотал Иост, — а потому перестанем болтать и примемся скорее за дело. Я горю нетерпением посмотреть, какие драгоценности опустил в Рейн Гаген из Тронеге. Скажите, господин профессор, вы не думаете, что клад, пролежавший столько столетий под водой, мог испортиться?
— Не беспокойтесь, — засмеялся Томазиус, — золото и драгоценные камни не подвержены порче; совсем другое дело с человеком, если он упадет или будет сброшен в воду: его или рыбы съедят или вода размоет вконец. Сядемте в лодку. Нам нужно переехать на ту сторону, чтобы добраться до тех скал, которые мрачно возвышаются над водой. На одной из них я установил некоторые аппараты, с помощью которых мы попытаемся сделать первый опыт подъема клада.
Скалы, на которые указывал профессор, грозно выступали из воды и освещались постоянным блеском молний. Несколько столетий назад на них помещалось рыцарское гнездо, которых так много на берегу Рейна. До сих пор еще были видны его развалины, смотревшие мрачно и таинственно при блеске молний.
— Знаете вы эти скалы? — спросил профессор, усаживаясь с Иостом в лодку, которую Бертольд Габлер вывел из-под ивовых кустов.
— Историю этих скал? — ответил Иост, гораздо больше интересовавшийся вычислением процентов, чем народными сагами. — Историю скал я не знаю, но слышал, что суеверные люди, готовые из каждого глупого камня, дерева, соломинки сделать легенду, называют это место Кошачьей тропой.
— Вы правы, — подтвердил профессор, — и пока мы будем плыть на ту сторону, что займет по крайней мере десять минут, я расскажу вам, насколько заслуживают такого названия эти скалы. Оно должно интересовать вас, господин управляющий.
Лодка врезалась в бушующие волны Рейна, то высоко поднимаясь на них, то глубоко опускаясь. Так далеко, как только мог видеть глаз, весь Рейн был покрыт белой шипучей пеной. Он потерял красивый темно-зеленый цвет, которым отличается его вода.
— Вы, без сомнения, знаете, господин управляющий, — начал профессор, — что позади этих скал простирается необыкновенно живописный ландшафт. Несколько столетий назад там находился монастырь, от которого теперь не осталось никаких следов: он был до основания снесен с лица земли, чтобы ни один камень из его постройки не напоминал того стыда, которым он покрыл себя. В этом женском монастыре монахинями были знатнейшие девушки с берегов Рейна, отказавшиеся от радостей жизни и земных удовольствий. На противоположном берегу Рейна стояло много роскошных замков, владельцы которых вместе со своими вассалами веселились и кутили напропалую, зачастую проникали в монастырь и предавались там запретным удовольствиям. Скоро, однако, дурная молва распространилась по всему Рейну. По ночам, когда все засыпало на Рейне, между замками и монастырем появлялись маленькие лодочки, сновавшие в темноте тут и там, и рыбаки, закидывавшие сети близ ивовых кустов, клялись, что слышали в них хихиканье, веселую болтовню, поцелуи и видели хорошеньких женщин, наслаждавшихся любовью в объятиях изящных кавалеров. Народ долго напрасно волновался, стараясь обратить внимание кого следует на бесстыдства, творящиеся в монастыре. Но вот прошел слух, которому сначала не хотели верить, но он все упорнее и настойчивее распространялся по окрестностям и услышан был, наконец, епископом, который приказал произвести следствие.
Однажды бедный крестьянин, обрабатывая свое поле, примыкавшее к монастырскому саду, наткнулся на потайной ход. Предполагая, что в нем скрыты сокровища, он вооружился лопатой и вошел в подземный коридор. Зрелище, открывшееся ему в подземелье, заставило смельчака вернуться назад. Он наткнулся на целую груду детских трупов, распространявших страшное зловоние. Крестьянин оказался порядочным человеком. Другой на его месте мог бы воспользоваться своим случайным открытием как статьей дохода; настоятельница монастыря, несомненно, заплатила бы ему крупную сумму за молчание, но наш крестьянин даже и не подумал об этом. Преодолев свой страх, он тщательно завернул в кафтан четыре маленьких трупа и выбрался на свет Божий.
Крестьянин без малейшего колебания отправился в Бинген, резиденцию епископа, человека с сильной волей и благородного образа мыслей, показал ему свою страшную находку, объяснив, где обнаружил ее. Пораженный епископ с немым ужасом смотрел на эти трупы, а когда крестьянин рассказал все подробно, он решился лично расследовать это дело с несколькими надежными помощниками. Сопровождаемый крестьянином, епископ вошел в таинственное подземелье и убедился, каким способом в монастыре отделывались от последствий греховной любви. Епископ учредил надзор за монастырем и вскоре убедился, что в нем каждую ночь совершаются позорные оргии. С наступлением темноты на маленьких лодочках приезжали рыцари, для которых в одной из монастырских зал приготовлялся роскошный ужин; когда вино одурманивало головы пирующих, начинались игры, пение, танцы и такие непристойности, о которых лучше умолчать.
В одну из таких ночей, когда оргия была в полном разгаре, епископ окружил весь монастырь своими людьми и во главе хорошо вооруженного отряда предстал пред преступной компанией в ту минуту, когда она с бокалами в руках кружилась в бесстыдной пляске. Преступные монахини с криком бросились в кельи, намереваясь выпрыгнуть из окон. Но у каждого окна стоял часовой с приказанием встречать выстрелом или ударом копья всякого, кто появится там. Рыцари, застигнутые на месте, схватились за оружие, понимая, что им нечего надеяться на снисхождение и они будут беспощадно перевешаны за кощунство и святотатство. Они бросились к своим доспехам и хотя не успели облачиться в них, но все же с оружием в руках встретили епископских воинов. Завязалась жестокая и отчаянная борьба. Монастырь, предназначенный для молитв и песнопений, огласился воинственными криками и звоном оружия. Кровь текла через пороги келий и заливала каменный пол пиршественной залы. Рыцари убили нескольких епископских воинов, но и сами падали один за другим, не будучи в состоянии противостоять натиску и ударам, не успев надеть доспехов.
Епископ, оставив на месте убитых, учинил суд и расправу над монахинями. Их приводили к нему, связанными попарно. До вечера следующего дня продолжались допросы и следствия, открывшие ужасные вещи. Главной виновницей оказалась настоятельница, заставлявшая молодых монахинь вести порочную жизнь, получая от рыцарей щедрую плату за сводничество. Тех, которые смели противиться ее приказаниям, предпочитая смерть бесчестью, настоятельница замуровывала в подземных кельях, где несчастные умирали мучительной голодной смертью. Епископ ужаснулся, когда некоторые из раскаявшихся монахинь рассказали, как замурованные молили о куске хлеба и капле воды. Расследование вполне подтвердило справедливость этих показаний. Когда разбили стены, то за ними нашли стоявшие во весь рост скелеты несчастных. Зрелище это вызывало слезы даже на глазах старых, огрубелых епископских солдат. Так как связь монахинь с рыцарями не оставалась без последствий, — плоды греховной любви устранялись немедленно после рождения. Их живыми бросали в темное подземелье, где они и отдавали Богу свои невинные души.