— Готовьсь! Целься в голубя. Стреляй!
Риго, дрожа всем телом, молился, чтобы солдат не промахнулся. Прогремел выстрел. Голубь взмахнул крыльями и упал. Он был убит. Риго плакал, смеялся и чуть не заплясал. Противно было смотреть, как этот негодяй возликовал, когда ему казалось, что жалкая жизнь его спасена. Голубя подняли, и майор снял с его ножки бумажку, привязанную лентой.
— Можешь больше не беспокоиться, кузнец, — смеялся Риго, — погаси огонь и дай остыть железу, а если хочешь, то завей себе им свои волосы. А я на огне закурю сигару, когда минут через пять буду на свободе.
По-видимому, Риго забыл весь свой страх, все свои мучения.
Майор развернул письмо. Кругом воцарилась мертвая тишина. Риго в упор смотрел на майора, как бы желая угадать по выражению лица содержание письма. Майор медленно опустил руку с письмом и громко произнес:
— На предложение, сделанное графу Сандору Батьяни в Праге, обменять своего слугу, цыгана Риго, на взятую в плен графиню Лору фон Берген граф отвечает следующими словами: «Вешайте цыгана. Я своего не отдам!»
Раздался хриплый крик. Риго походил на умалишенного. Волосы его встали дыбом, глаза вылезли из орбит, пена выступила на губах, все его желтое лицо как-то посерело, точно он уже пролежал несколько дней в могиле.
— Мерзавец Батьяни! — хрипло вскрикнул он. — Проклятый негодяй! Так-то ты платишь мне за преданность! Так-то ты вознаграждаешь меня за то, что я рисковал жизнью, чтобы помочь тебе бежать из тюрьмы! Будь же ты трижды проклят, предатель окаянный! Да, теперь я хочу жить, хотя бы даже слепым, чтобы приползти к тебе на четвереньках и задушить тебя своими руками, безжалостный мошенник! Да постигнут тебя те же пытки, какие ожидают меня! Да сразит тебя в тысячу раз более жестокая смерть, чем меня! Зверь хищный! Настанет время, и мститель придет. А я в последнюю минуту своей жизни надеюсь на то, что твой конец не далек.
Риго, вероятно, не скоро прекратил бы свою брань, если бы его не схватили солдаты. Они снова потащили его к помосту.
— А теперь я закурю сигару, — сказал кузнец, вынимая из огня раскаленные прутья. — Будь покоен, злодей, я не промахнусь.
Он ткнул цыгану в глаз острие раскаленного железа.
Распространился отвратительный запах горелого мяса; безумные вопли, издаваемые несчастным Риго, заставили дрожать даже видавших кровавые сцены солдат.
Но кузнец не дал цыгану опомниться и не дожидался, пока он очнется от обморока, а быстро вонзил ему в другой глаз второй раскаленный прут.
Затем Риго был приведен в чувство искусственными средствами. Придя в себя, он начал реветь, как раненый зверь. Он все еще пытался вырваться и бился так отчаянно, что восемь человек с трудом потащили его к виселице. Его подняли на стол, причем четырем солдатам пришлось взобраться туда же, чтобы держать его. Палач наложил ему петлю на шею, и солдаты уже собирались выдернуть стол из-под его ног. Еще несколько секунд — и казнь была бы совершена. Но вдруг появился адъютант короля, Арман де Роже. Он держал письмо в руке и подбежал к майору.
— Спешный приказ его величества! — крикнул он. — Осужденные должны быть подвержены пытке, но не казнены. Его величество так удручен смертью графа Шверина, что решил даровать жизнь даже этим двум негодяям.
Майор дал знак рукой, и цыгана сняли со стола.
— Ты свободен, цыган! — крикнул ему майор. — Мирись, как знаешь, со своей жалкой судьбой.
Слепой Риго поднял обе руки кверху и страшным голосом, похожим на рев разъяренного тигра, воскликнул:
— Я слеп на всю жизнь! Я нищий, который должен пресмыкаться до конца своих дней, который не знает, куда даже бредет. Этим я обязан тебе, Батьяни! Ты виновен в моем несчастье! Теплыми лучами солнца, которого не вижу, клянусь я, что отомщу тебе так ужасно, как никто еще никому не мстил! Слепой цыган будет бичом твоим, и слепой Риго умрет лишь тогда, когда отомстит тебе!
Риго умолк. Медленно удалился он от помоста, и солдаты расступились перед ним. Он шел шатаясь из стороны в сторону, мучимый пытками телесными и душевными, направляясь в вечную тьму…
А золотые лучи солнца весело озаряли поле сражения и стены города Праги.
Глава 59
ШПИОН ФРИДРИХА ВЕЛИКОГО
Здоровый, могучий организм Лейхтвейса победил угрожавшую ему нервную горячку. Благодаря заботливому уходу Елизаветы, неутомимо хлопотавшей около больного, Лейхтвейс спустя несколько дней поправился. Оказалось, что он не сломал, а лишь вывихнул левую руку. Когда орудия и зарядные ящики австрийской артиллерии проехали через Лейхтвейса, он лежал так удачно, что колеса не причинили ему большого вреда: лошади же, как известно, всегда стараются не ступать на лежащего на земле человека.
Однако, хотя тело Лейхтвейса осталось цело, друзья его начали беспокоиться за состояние его души. Лежа еще в постели, он все время в бреду призывал к себе Лору, нетерпеливо выкрикивая ее имя. Мало-помалу он понял, что его постигло ужасное несчастье, что утрата Лоры произошла наяву, а не во сне, что ее на самом деле нет. Одна эта мысль могла свести его с ума, была способна лишить его рассудка. Кроме того, он знал, что Лору похитил тот, от кого нечего было ждать пощады, что жена его находится во власти Батьяни. Сознание этого лишало его последней надежды.
Когда он выписался из лазарета, Зигрист и Рорбек, по его просьбе, подробно рассказали ему все то, что произошло после того, как Лора скрылась за крепостной стеной. В их рассказе было мало утешительного. Они не скрыли от него, что Батьяни отказался обменять Лору на своего слугу Риго. Таким образом, Лейхтвейс убедился, что коршуну все-таки удалось схватить нежную голубку, за которой он охотился так давно.
— Благодарю вас, друзья мои, — произнес Лейхтвейс, выслушав рассказ Зигриста и Рорбека. — Итак, с сегодняшнего дня я уже не состою больше вашим атаманом.
— Лейхтвейс, что с тобой? — в один голос воскликнули они. — Что ты говоришь? Неужели ты оттолкнешь нас именно теперь, когда мы лучше всего можем доказать тебе нашу преданность и дружеские чувства.
— Все это хорошо, — задумчиво ответил Лейхтвейс, низко опуская голову, — но мои мысли и чувства в настоящее время настолько заняты моим личным горем, что я не в состоянии более посвящать себя вам, как прежде. Почем знать, быть может, через несколько дней меня не будет более в живых. Моя участь скоро решится, мне времени терять нельзя. Друзья мои, я расстанусь с вами сегодня же.
Тут подошли Отто, Бруно и Елизавета.
— Товарищи, идите сюда! — громко воскликнул Зигрист. — Присоединяйте ваши голоса к моей просьбе. Атаман только что заявил нам, что покидает нас.
Разбойники тотчас же окружили Лейхтвейса, начали пожимать ему руки и обнимать его; они собрались вокруг него, как дети вокруг любимого отца, и со слезами на глазах умоляли не оставлять их.
— Ты хочешь покинуть нас! — взволнованным голосом воскликнул Зигрист. — Но ты не даешь себе отчета, что это может значить для нас. Это значит, что все мы сразу ощутим весь ужас нашего положения. Вместе с тобой мы были воинами, которые смело идут вперед за своим начальником. Мы не чувствовали позора, не сознавали, что мы разбойники и преступники. Нам казалось, мы бичуем злодеев, которые заслуживают кару за свои мошеннические проделки. Но если ты покинешь нас, мы будем низвергнуты в бездну, мы окажемся только обыкновенными преступниками, которым одна дорога — на виселицу.
— Останься с нами, — упрашивали все остальные, — мы не отпустим тебя! Ты должен остаться нашим атаманом.
У Лейхтвейса выступили слезы на глазах. Он был взволнован, как никогда. Поддаваясь умилению и горю, он обнял всех своих друзей.
Невдалеке от стоявших на маленькой возвышенности разбойников раздались сигналы трубы. Солдаты собрались на молитву. Вслед за этим со стороны лагеря донеслись мощные звуки общей молитвы. Разбойники молча выслушали ее.
Когда кругом все смолкло, Лейхтвейс решительно произнес: