– В то время как твое преступление было куда серьезнее, чем провинность того бедняги, который завтра утром лишится головы, – сказал Схилп. – Он лишь оказался не в том месте, не в тот час, не с теми двадцатью долларами в кармане. Ох уж эти проклятые наркотики! Они стоили жизни Вахтеру. И той женщине. И этому нищему. И двум мошенникам. И Доорненбосу. И никто из них не умер от самих наркотиков. Одному Богу известно, зачем нужно запрещать наркотики. Тем самым только обеспечиваешь работой преступников. Введение сухого закона – пустяк по сравнению с этим. Ну ладно, давайте еще чего-нибудь выпьем.
Наполнив бокалы и заказав новую бутылку, он спросил:
– Ты ведь знаком с этим ван де Графом? Что он за человек?
– Я с ним не знаком, – сказал Полак. – Я лишь о нем пишу.
Схилп улыбнулся и кивнул.
– Помните генерала Уэстморленда? Того американского главнокомандующего во Вьетнаме?
Полак знал, о ком речь, и вдруг вспомнил, как однажды говорил о нем с Эгоном Вахтером в «Гриме».
– Помните, что он сказал? – спросил Схилп. – В самый разгар войны? Что жизнь в этой части света значит меньше, чем у нас. Он прославился на весь мир. Это было самым скандальным заявлением, сделанным когда-либо о Юго-Восточной Азии. Если назвать три вещи, изменившие общественное мнение, под давлением которого Америка в конце концов проиграла войну, то это высказывание было одним из них. Голая девочка, убегающая от напалмовой бомбы, казнь в Сайгоне и Уэстморленд.
– И самосожжение монаха, – сказала Дороти.
– Ладно, четыре. И твой монах тоже, дорогая. Конечно, эта была большая ошибка со стороны Уэстморленда. Нельзя допускать подобных высказываний, коль скоро сам участвуешь в убийствах людей. Но если пожить здесь подольше, Михал… Если посмотреть по сторонам. Им ничего не стоит бросить под гильотину вот такого мальчишку, чтобы задобрить нас. И все это сходит им с рук. Так же просто, как тебе съесть вот эту птичку. А мы им помогаем. Это не в духе времени, но, возможно, нам стоит принять во внимание то качество жизни на которое мы, по желанию Софала, тратим свои миллионы.
В двенадцать часов Джорж высадил его у «Холидей Инн» и пожелал удачи. Оказавшись у себя в номере, Полак налил виски и посмотрел в окно на темную реку. Такой же вид открывался Вахтеру, хотя нет, не совсем такой: невзирая на все усилия, в том числе и со стороны Мейнсхейренланда, поселиться в номере Вахтера ему не удалось. Он получил комнату рядом. В своей статье он напишет, что жил в номере Вахтера.
Он до сих пор не знал, как поступить. Возможно, к их приезду он так и не примет никакого решения. Он боялся, что его стошнит, когда Ума Пена будут казнить. С другой стороны, он был уверен, что до конца жизни будет кусать себе локти, что не пошел на казнь.
Сидеть в номере было невыносимо. Не хватало движения. Он вышел из отеля, пересек площадь по направлению к центру города, взял мопедное такси и попросил отвезти его в аэропорт. Сошел на круге возле аэропорта и пешком отправился обратно. Кое-где вокруг костров еще сидели люди. Время от времени его обгоняли мопеды или микроавтобусы, аэропорт светился огнями. Нужно было внимательно смотреть под ноги, обходя глубокие ямы на дороге. Его разглядывали прохожие. Он обменивался с ними кивками. Он чувствовал себя в безопасности, хотя и понимал, что в любой момент из-за угла могут выскочить такие же убийцы, как те, что прикончили Эгона Вахтера и неизвестную женщину. Они бродили где-то здесь, провожали взглядом машины, заезжающие на парковку, разрабатывали план убийства.
Отличный будет материал для статьи, если его тоже убьют.
Он увидел темное здание и повернул на ведущую к нему узкую дорожку.
Парковка пустовала. Из аэропорта доносилось гудение моторов, а с дороги едва слышался гул проезжающих мимо машин. Он бросил взгляд на пустырь, где стояла кособокая пальма. Оттуда подкрадывались к парковке убийцы.
Вот то место, где убили Вахтера и женщину. Следов крови не осталось. Прошло так мало времени, что казалось, эти двое все еще здесь, и стоит напрячь воображение, как вновь увидишь, что там произошло.
Черная пустота над парковкой, напоминавшая высокий темный свод невидимого кафедрального собора, наверняка потрясла Эгона Вахтера и ту женщину. Двое наркокурьеров стали здесь навеки неразлучны.
Какой же мелочной в сравнении с этой трагедией казалась теперь вся та болтовня и смех на пристани! Шутки Мейнсхейренланда про плавающих доставщиков пиццы, его «Минерал-Шакал», орфографическая ошибка Дороти. И этот второсортный посол, которому не терпелось громко возмутиться маленькой страной, куда его сослали на закате его карьеры, дабы от него отделаться. Устами Полака он хотел во всеуслышание заявить диктатору: не думай, что это так просто сойдет тебе с рук, старый плут! Если ты так легко расправляешься с людьми, значит, они не стоят наших денег! И эта надменная ерунда про Уэстморленда…